Белый снег Вилюры

Женщина в режиссуре - явление достаточно редкое, а документалистов среди слабого пола можно по пальцам пересчитать. В игровом кино можно и сценарий изменить, и характер героя подкорректировать, представить зрителю свое художественное видение. В фокусе внимания документалиста - реальные люди, иногда вовсе не жаждущие известности. У них собственный жизненный сценарий, который никто не вправе изменить.

Но заслуженный деятель искусств Башкортостана, лауреат многих международных кинофестивалей, главный режиссер киностудии «Башкортостан» Вилюра Исяндавлетова умеет найти подход к своим героям и нисколько не жалеет, что 30 лет назад выбрала этот путь.

- Вы сознательно пошли в документалистику?

- У меня не было ни выбора, ни времени на раздумье. Я всегда хотела снимать игровое кино, но в тот год во ВГИК набирали студентов из Башкирии только на эту специализацию. Уже во время учебы был шанс. Помню, к какому-то юбилею Василия Шукшина мы сдавали экзамен по актерскому мастерству, в комиссии сидели такие мэтры, как Армен Джигарханян, Лидия Федосеева-Шукшина и режиссер Марлен Хуциев. Мы приготовили инсценировки по рассказам писателя. И почти во всех однокурсники занимали меня, мотивируя тем, что я деревенская. Очевидно, Хуциеву понравилась и он предложил: отдайте мне эту девушку, она создана для игрового кино, из нее получится второй Шукшин. Но мой мастер, конечно, был против. Со временем я полюбила свою непростую работу, но моя мечта снимать художественное кино осуществилась: в прошлом году состоялась премьера короткометражного фильма «Белый белый снег», в основу которого легли мои детские воспоминания. Магафур Тимербулатов написал по ним сценарий, буквально меня терроризировав: давай попробуем! Мы попробовали и, кажется, получилось. Во всяком случае отзывы были хорошими. Сейчас готовимся к съемкам фильма по повести Айгиза Баймухаметова «Не оставляй, мама!».

- В чем, на ваш взгляд, главное отличие документального кино от художественного?

- В документальном важно создать портрет человека. Успех фильма напрямую зависит от того, как ты раскроешь героя. Но все ли хотят показать себя? Люди замыкаются, у них много комплексов. Сложился стереотип: если тебя будут снимать - надо представить себя с лучшей стороны: от одежды до обстановки в доме. Страх показать свои недостатки, падения, боль и разочарования пересилить очень трудно. Надо убедить довериться тебе. В «Тэубэ» («Покаяние») мне интересно было не то, что бывший преступник построил мечеть, а его раскаяние. Никакими намазами нельзя отмолить грех убийства. Но все-таки есть надежда, что герой искренне раскаялся - ведь ему хватило смелости вернуться на родину, где его все знают, каждый день смотреть в глаза односельчанам. Бывший заключенный долго не говорил нам, что совершил тяжкое преступление. Лишь когда я сказала, что мы изучили твое дело, а фильм будут смотреть следователи и адвокаты, знакомые с ним, и грош будет цена твоим словам, тогда только признался, да и то, что был якобы соучастником. Мы показывали его глаза крупным планом, чтобы зритель сам решил: верить ему или нет.

- Вы следите за судьбами своих героев? Как поживает ваш отшельник из фильма «Еще вьется над крышей дымок»?

- В этом году Кинзягулу Салимгарееву исполнится 90 лет. Вся его жизнь связана с природой, лесом, где он знает каждую тропинку, каждый кустик. Старик сознательно выбрал такой образ жизни. Пока он служил три года в армии, деревня опустела, люди покинули свои дома, он остался один. После просмотра картины бывшие односельчане Кинзягула упрекали меня: зачем, мол, такого тунеядца героем сделали? Пока мы работали, он в лесу прятался. До нашего знакомства Кинзягул ведь журналистов сторонился, прятался от них. Хочется снять продолжение, чтобы ответить на их вопрос. Не так все однозначно. Во-первых, Кинзягул все годы состоял в обществе охотников, план выполнял, шкуры сдавал, взносы платил. Не бросил родную землю, сознательно выбрал одиночество, чтобы, по его словам, не видеть плохих людей. И деньги ему не нужны.

- Лев Толстой говорил: чтобы быть хорошим человеком, достаточно просто никому не делать зла. Может быть, односельчан мучает совесть, что они покинули свою малую родину, как те, что в вашем фильме приезжают в бывшую деревню на берегу Белой, чтобы посетить могилы предков?

- Многие, кстати, критиковали меня за то, что в ленте два параллельных сюжета. В одном - человек, обрекший себя на одиночество, сознательно лишивший себя семьи, уверенный, что живет правильно. Кинзягул так вписался в природу, что стал ее частью. Он философ, у которого было достаточно времени, чтобы размышлять о жизни. Его мудрость подкреплена опытом: если зверя не трогать, он тебя не обидит. А человек? Не раз бывало, что, приютив заблудившегося охотника, хозяин чего-то лишался. В другом сюжете люди раз в год возвращаются на свою родину, место, которое в итоге не попало в зону затопления. Теперь они горюют и тоскуют по могилам предков. Кто больше достоин уважения? Решать зрителю. Я свою точку зрения выразила в конце, когда камера скользит по стене дома Кинзягула, где обычно висят фотографии, а там только открытки. Нет продолжения рода - он последний из могикан.

- Ваши герои очень напоминают персонажей Василия Шукшина - эдаких чудиков, бескорыстие и искренность которых принимают за странности. Эти деревенские жители не могут выжить в джунглях больших городов. Большинство ваших героев сельчане. Чем, по-вашему, деревенский отличается от городского жителя?

- Горожанин живет в огромном пространстве, но, по сути, на очень маленькой территории: он вырос среди асфальта и многоэтажек. А деревенский с рождения чувствует близость земли, его окружает разная живность, бабочки, соловьи. Он приучен к крестьянскому труду. Это только кажется, что деревенские люди наивны. На самом деле в них кроется своя глубокая философия. В ней меньше фальши, они и радуются, и печалятся по-настоящему.

- Откуда же стремление уехать в город?

- Мне кажется, что любой человек хочет попасть в другой мир. Мы же хотим узнать, глядя на звезды, есть ли иная жизнь - для чего и стремимся в космос. К тому же нас воспитывали так: чтобы стать человеком - надо учиться. А где? В городах. Но в душе мы остаемся прежними, никакими благами цивилизации нельзя затушить того, что связывает с родной землей.

- Шукшин считал, что город портит человека…

- Деревенские - очень ранимые, а значит, им свойственно чувство стыда. Того, чего очень сейчас не хватает, но нельзя слабость принимать за трусость.

- Вы башкирский режиссер. Можно ли сказать, что снимаете национальное кино? И что оно для вас?

- В картине «Белый белый снег» встречаются две девочки: башкирка и русская. Каждая говорит на своем языке, но они прекрасно понимают друг друга. В детстве человек чист и понимает другого через поступки. Я специально не делала перевод, потому что это не обязательно. Что касается национального кино. Для меня нет такого, что я сознательно снимаю фильм про жизнь башкир. Первичен герой - он принимает решение, на каком языке говорить и думать. Есть такие вещи, которые можно выразить только владея родной речью. Например, Ирек Зарипов говорит на русском - так органично. Первично - что хочешь сказать, вторично - на каком языке. Если делаешь картину про сохранение языка, например, или этнографию, то здесь другая задача. А если затрагиваешь вечные темы, то это кино для всех. Я башкирка. И то, что делаю кино на русском, не говорит о том, что не люблю свой народ, а чем больше людей меня поймет - тем лучше, не надо загонять себя в какие-то рамки.

- Слушаю вас, и все время вертится вопрос: вы же родились в башкирской глубинке, в многодетной семье, далекой от кинематографа. Откуда к нему такая тяга?

- В детстве, как многие девчонки, мечтала стать актрисой. Папа был передовым комбайнером, коммунистом, поэтому в обязательном порядке выписывал разные журналы: от «Роман-газеты» до «Крокодила». В деревенском клубе часто крутили индийское кино, в котором привлекали красивые актеры и экзотика. И я попросила папу выписать «Советский экран». Он поставил условие: если хорошо будешь учиться, выпишу! И вот с 1978 года мы получали журнал, я собирала открытки с фотографиями актеров. После школы поступила в культпросветучилище в Стерлитамаке. Уфа тогда казалась мне недосягаемой, центром мира, тем более бабушка всегда наставляла: не торопись - потихонечку. На третьем курсе меня отобрали в драмтеатр, давали хорошие роли. И вдруг в газете читаю, что в Уфе институт искусств приглашает абитуриентов на режиссерский факультет. Поступила, но, окончив первый курс, бросила: учеба не удовлетворяла. Вернулась домой. Работала в Баймакском доме культуры методистом, затем художественным руководителем. И снова в мою судьбу вмешалась газета, где я прочитала, что ВГИК объявляет набор на режиссерское отделение. Так решилась моя судьба.

- У вас начинается новый творческий этап. Документалистику не бросите?

- Нет, хотя она довольно сложна, надо быть очень терпеливым психологом, чтобы человек открылся перед тобой. Мы ведь не скрытой камерой снимаем, нельзя эксплуатировать душу человека, спекулировать темой, что противопоказано для истинного документалиста. Нельзя принижать героя, надо приблизиться к нему, чтобы доверился, быть честной.

- Журналисты обычно согласовывают интервью перед публикацией, а вы показываете фильм своему герою перед выходом на экран?

- Да, конечно. Здесь главное, чтобы он себя узнал. Поэтому мы не приукрашиваем человека, авторская позиция должна быть четкой. Ему ведь отчет перед своими земляками держать. Словом, какой он есть, таким и будет на экране.

Светлана ЯНОВА