То время. Вглядываясь в следы Юлтыя...

18 апреля исполняется 130 лет Дауту Юлтыю - классику башкирской литературы, стоявшему у истоков создания Союза писателей, Башкирского театра драмы, книгоиздательства и печати - одному из первых ростков свободной мысли среди башкирской интеллигенции. В 37-м арестованному по ложному доносу, а в 38-м расстрелянному как «враг народа»…

Оглянись, незнакомый прохожий

Что уфимцы сегодня знают об этом человеке трагической судьбы? Живущие в окрестностях Непейцевского парка наверняка привыкли к названию недлинной улицы, носящей с декабря 1977 года его имя. Но кем он был, из десяти мною опрошенных прохожих правильно ответили лишь двое - бывшая учительница да девочка-подросток из 69-й школы. Именно там в 1995 году благодаря хлопотам Савии Ахметовны Юлтыевой, преподававшей русский язык и литературу, открылся школьный музей имени Даута Юлтыя. Ее идею тогда горячо поддержала директор школы Ирина Степановна Зайнутдинова - ей пришлось даже специально съездить в Москву и там музей зарегистрировать.
То было радостное событие для вдовы и детей писателя. А Савия Ахметовна, жена Тана Даутовича Юлтыева, перечитав все произведения свекра и оценив масштаб личности, стремилась донести мудрость поэта до учеников и коллег. Дочь и внучка писателя передали семейные реликвии - книги, фотографии и даже сервиз. Бывшие выпускники и сегодня с благодарностью вспоминают уроки Савии Ахметовны, радостные моменты открытия музея. Однако вскоре сменился директор школы и, увы, музея не стало… Говорят, кое-что в стенах школы еще осталось, но экспозиции как таковой уже нет. А может, пока нет? Хочется верить в добрые перемены - пусть найдутся энтузиасты и возродят столь важный в воспитании проект школьного музея.

Когда-то по совету Савии Ахметовны знакомые учителя русской словесности впервые прочли автобиографический роман «Кровь» - и он для многих стал окном в башкирскую литературу. Уроков родного языка в школах еще не давали, отводилось лишь несколько часов для изучения творчества национальных писателей. Знакомясь с произведениями Юлтыя, педагоги соглашались с рецензиями литературных критиков: автор «Крови» и в самом деле «башкирский Ремарк».

И я присоединяюсь к этому мнению: «Кровь» читается без отрыва на важные и неотложные дела, захватывает правдивостью, историческими фактами, доселе тебе неизвестными - окопная правда Юлтыя не отпускает, поселившись в твоем сознании и подталкивая к современным аналогиям. Думаю, что и нынешних школьников эта вещь способна увлечь и побудить к знакомству с другими произведениями автора.

…Передо мной Дело №30, зарегистрированное в Госархиве и переданное туда Союзом писателей республики. От знакомства с материалами, касающимися 30-х годов прошлого века, осталось ощущение недосказанности. Помнится, лет 15 назад в новорожденном интернет-пространстве читала оцифрованные протоколы заседаний башкирского СП разных лет, где отражались весьма любопытные и общественно значимые вопросы - надеялась и в этом архивном деле найти протоколы первых заседаний Союза - ожидания мои, к сожалению, в полной мере не оправдались.

Тем не менее погружаться в подлинные документы всегда волнительно. Дело №30 открывается рецензией (как я поняла) некого Низового, где он пишет, что башкирская художественная литература является самой молодой в Стране Советов. До революции, утверждает автор, башкирской литературы не было, потому что не было национального литературного языка. А те немногие писатели из башкир, как Афзал Тагиров и Даут Юлтый, были вынуждены излагать свои произведения на татарском. Именно этих двух писателей критик считает основоположниками башкирской художественной литературы.

  Еще один рецензент Кирьянов пишет: «Даут Юлтый - несомненно крупнейший башкирский писатель - не только основоположник современной башкирской литературы, но и ее лучший представитель, является мастером высокого класса. Юлтый пишет стихи, пьесы, романы и во всех областях проявляет себя как оригинальный зрелый художник». Критик останавливается на отдельных фрагментах романа «Кровь», отмечая талант автора переносить читателя в окопы и зримо созерцать происходящее.
Итак, очевидно, что роман вошел в сокровищницу не только литературного наследия Башкирии, но и по достоинству оценен российскими критиками. Но заметный след оставила и драматургия Юлтыя.

 Достаточно сказать, что к 15-летию БАССР (в 1935 году) пьесу «Карагул» показали 300 раз! Башкирский театр драмы благодаря этой постановке в Москве получил звание Академического. Фабула известна: предводитель восставших за справедливость башкир Карагул объединяется с мятежными крепостными-русскими во главе с Василием, поднимая на борьбу с помещиками и кантонными начальниками бедняков степи. Но находятся и приспешники эксплуататоров - предатель Апкаляй убивает Карагула, а восстание жестоко подавляется. Тема, согласитесь, тривиальна для
постоктябрьской России, многие башкирские драматурги за нее брались, но «Карагул» Даута Юлтыя в этом ряду стал первым и самым успешным. Презентовал пьесу в Москве не только Башдрам, но и молодой Сибайский театр, занявший во Всероссийском конкурсе колхозно-совхозных театров второе место - за что коллектив наградили грузовиком. А для самого автора пьеса в определенном смысле оказалась пророческой: его, как и Карагула, предал «свой» - всего через два года после триумфальной премьеры донос на Даута Юлтыя напишет молодой коллега - в будущем известный писатель...

Сагит Агиш в своем дневнике (19.01.1970 г.) оставил такую запись: «В 1930 году в Москве была Олимпиада искусств народов СССР. От нашей республики участвовали Башкирский театр, от пожилых писателей - Даут Юлтый, от молодых - я». Удивительно, что «пожилому» Юлтыю было на тот момент всего 37 лет, но 26-летний Агиш воспринимал его как наставника. В другой своей дневниковой записи (28.04.69 г.) после визита к коллегам в Союз писателей огорченный Агиш написал: «…Народ как-то меняется на глазах. Раньше хвалить себя считалось неприличным. Поэтому мы столь уважали Мажита Гафури, Даута Юлтыя, Тухвата Янаби…»

О редкой человечности и удивительной скромности Юлтыя узнаем также из воспоминания другого писателя - Наки Исанбета, 20-летним деревенским пареньком приехавшего в Уфу учиться. Разыскав адрес редактора главной башкирской газеты «Башкортостан» Даута Юлтыя, беззастенчиво явился к нему домой. Семья Юлтыя, вместе с правительством только переехала из Стерлитамака в Уфу, снимала три комнаты в двухэтажном доме бывшей генеральши на улице Волновой в Архиерейке. Юлтыя свалила в постель малярия, но, преодолев немощь, он приветливо встретил незнакомца. А расспросив о планах, настойчиво предложил молодому дарованию остаться пожить.

Целый год юноша ощущал себя родственником Юлтыя - за квартиру и еду с него категорически отказывались брать деньги, а на попытки увернуться от обеда хозяин и его добросердечная жена Фатыма-ханум сердились. В этой семье не знали мещанства, расчетливости, щедрость шла от широты души - такой же, как ковыльные степи их родного Оренбуржья. Хозяйка умудрялась из простых продуктов готовить кулинарные шедевры, семья не шиковала, но пришедших в дом коллег всегда усаживали за стол. Каждое утро Юлтый начинал напевая между делом любимую песню оренбургских башкир - «Умэр», а перед уходом на работу дружески трепал собачонку «генеральши».

Этот эпизод из эссе напомнил мне фрагмент романа «Кровь»: главный герой Булат (он же, как понимаем, Даут) во время фронтовых передислокаций оказывается в польском селе мусульман в дни завершения месяца Рамадана - Гаит. Местный муфтий приглашает полкового муллу, командира-татарина и Булата к себе на вечернюю трапезу. Сын батрака впервые оказывается в доме с богатым убранством - с цветами на подоконниках и пианино в углу зала. Хозяйская дочь Марьям исполняет для гостей несколько композиций. Пришедшие же с Булатом сослуживцы в ответ «проговариваются» о его певческом таланте - ему приходится спеть: пробирающую до мурашек балладу «Буранбай» - исполнение башкира покорило сердца поляков…

Четыре года на фронтах Первой мировой и Гражданской войн стали для Юлтыя его первым университетом. Мобилизованный вместе с двумя старшими братьями 19-летний Даут считался для своего времени грамотным: за плечами были мэктэбэ в родном селе и достаточно популярное медресе в соседнем селе Сорочинском, он успел даже поработать учителем. Несмотря на бедность, отец покупал книги у заезжих купцов - Габдуллу Тукая, Мажита Гафури, дети читали их с младых ногтей. Во всех источниках указывается на бедность семьи. Однако стремление родителей дать детям знания говорит о их возвышенных ценностях. Родители искали самые разные заработки - шили на заказ одежду и обувь, а не только батрачили в поле. Опять же любопытный фрагмент из автобиографического романа: подросток Булат, приняв заманчивое предложение бая, выигрывает скачки и получает в подарок отрез сукна. Рассерженный и оскорбленный поступком сына отец выбрасывает подарок. Этот реальный факт говорит о гордой, независимой натуре - таким же вырос будущий поэт и писатель, уже с 11 лет рифмовавший свои мысли.

С войны Юлтый вернулся окрыленным Февральской революцией и готовым отдать жизнь за ее идеалы - как и многие его ровесники, он пребывал в эйфории светлого будущего. В 18-м году участвует в Съезде мусульман в Петрограде, знакомится с революционерами-активистами из башкир и татар. А уже через год, заметив его писательский дар, ему поручают редактировать газеты - «Кызыл Йондоз», «Кызыл батыр». Одновременно он работает над своими художественными произведениями. В 21-м Юлтый в составе башкирской делегации встречается с Лениным - обсуждают развитие печати и культуры. Вскоре его назначают редактором газеты «Башкортостан». В том же году вышла его первая книга стихов. Талант и работоспособность замечают и в Москве: с 25-го по 26-й год он возглавляет Башкирскую секцию Центриздата в Москве, а в 31-м становится слушателем Института Красной профессуры.

Самой же судьбоносной становится встреча с выпускницей фармацевтического училища Фатымой из Бугуруслана - начитанная, образованная девушка, как и Даут, увлекалась поэзией, хорошо знала русскую классику, русский язык. Они создали союз, о котором еще на фронте мечтал поэт, глядя на полячку Марьям, потом на сестру товарища по московскому госпиталю Гайшу Басырову - Фатыма оказалась именно той, что приходила к нему в грезах - щедрой душой, любящей жизнь и людей, разделяющей его взгляды, устремления, а потом и участь жены «врага народа». За пятнадцать счастливых лет они многое успели: родились сын Тан и дочь Нинель, десятки замечательных стихов, рассказов, пьес, а их друзья, близкие и родственники грелись возле их гостеприимного очага, получая уроки нефальшивой жизни. После скитаний по чужим углам - только в Уфе им довелось жить по девяти адресам - в 1936 году Юлтыевы получили квартиру в первом элитном доме на Ленина, 2. Но квартира под номером 7 радости принесла лишь на год - 27 июля 1937 года Даута Юлтыя арестовали, а через год расстреляли...

Покаяние

В 2011 году мне выпала встреча с дочерью писателя - примой балета, народной артисткой Башкортостана и Татарстана, заслуженной артисткой России, уроженкой нашего города, но, увы, прожившей свою талантливую жизнь в соседней столице - Нинель Юлтыевой. Встреча оказалась случайной - я приехала в Казань брать интервью у президента Рустама Минниханова, а в приемной министра культуры посчастливилось поговорить с Нинель Даутовной. Казань готовилась широко отметить 85-летие основательницы балетной школы «татарской Улановой», как величали Юлтыеву в профессиональном кругу. И в мартовском номере журнала «Уфа» кроме интервью с главой соседней республики, благодаря которому я и познакомилась с Нинель Юлтыевой, вышел очерк и о ней (https://journal-ufa.ru/index.php?id=2124&num=112).

Помню, как, отвечая на мои расспросы о творческой судьбе, Нинель Даутовна постоянно затрагивала трагическую историю семьи - расстрелянного в 1938-м отца, мамы, отбывавшей десять лет в мордовских лагерях, брата Тана, вынужденного уехать в Узбекистан - учиться и работать в Уфе ему не позволяли. Переписку 14-летней Нинель с мамой без слез читать невозможно! Одаренную от природы девочку приметил в Уфе легендарный Александр Ширяев - по приглашению Даута Юлтыя (с кем водил дружбу с момента их знакомства в Москве в стенах Института Красной профессуры) остановился на время командировки в квартире писателяна Ленина, 2. Постоянно пританцовывающая улыбчивая дочь приятеля тронула сердце знаменитого балетмейстера, к тому времени потерявшего в эпидемию тифа единственную дочь.

- Нэлочке непременно надо заняться балетом - она создана для танца, у нее редкая от природы выворотная ступня, - уговаривал Юлтыя Ширяев. И Даут было уже согласился, но Фатыма категорически отказалась. То был первый набор детей из Уфы в Вагановское училище, многие никогда не слышали и не видели балета, а тут предлагают ребенка от себя оторвать! Мама отпустила Нинель лишь на следующий год. И до последнего вздоха прославившаяся своими блистательными партиями и учениками Нинель Юлтыева повторяла: «Не встретился бы на моем пути Александр Викторович Ширяев - не было бы меня…»

В 41-м году недоучившихся студентов Вагановского училища вернули в Уфу. После перелома в войне в 1944 году началась подготовка к Дням башкирской культуры в Москве. Жить Нинель было негде - оставшиеся родственники боялись взять ее к себе, двоюродных сестер без того исключили из комсомола за родственные связи «с врагом народа». Нинель тайком ночевала прямо в театре - либо за сценой, либо в зрительном зале. А в документальном фильме к юбилею республики, где она исполняла главную партию Зайтунгуль в «Журавлиной песне», голос за кадром предусмотрительно назвал ее Зайтуной Юлтышкиной! Слезы душили 19-летнюю балерину, но ей пришлось сглотнуть и эту обиду. Она приняла предложение главного дирижера театра стать его женой, а потом они вместе согласились на переезд в Казань. Вздыхая, Нинель Даутовна продолжала свои воспоминания:

- Как же мама надеялась после лагерных страданий вернуться в Уфу и припасть к могиле отца.
Но увы, даже после официальной реабилитации в 1956 году возвращать народу творческое наследие талантливого писателя, поэта, драматурга Юлтыя власти не спешили. Почему? Не первый раз задаюсь этим вопросом. И не нахожу ответа. Впрочем, вероятно, Нинель Даутовна была права, полагая, что известный и авторитетный в Башкортостане писатель, написавший донос, всячески сдерживал потом популяризацию произведений Юлтыя. Имя стукача известно. Но не мне судить то поколение и тех людей. Сегодня это стало секретом Полишинеля - документы НКВД рассекречены, включая донос на Юлтыя, семья во всяком случае ту грязную бумагу видела. И как тут не вспомнить Сергея Довлатова, справедливо вопрошавшего: «Ругаем Сталина, а кто 4 миллиона доносов написал?» Цифра наверняка условная (посчитать ее объективно вряд ли возможно), но в любом случае она чудовищная, как и число репрессированных и расстрелянных.

И забывать о позорных страницах истории, как, разумеется, и о героических, мы не вправе. Хочется верить, что надежды супруги и детей Даута Юлтыя наконец осуществятся и в окрестностях бывшего Старо-Ивановского кладбища, где в братской могиле захоронены башкирские писатели (по моим предположениям: Даут Юлтый, Тухват Янаби, Габдулла Амантай и Губай Давлетшин - все расстреляны 10 июля 1938 г.), появится памятный камень. Чтобы прояснить ситуацию, напомню, что Старо-Ивановское кладбище находилось примерно в границах сегодняшних улиц Революционной - Ленина - К. Маркса и железнодорожной ветки парка Якутова. На центральной аллее парка воздвигнут обелиск, горит Вечный огонь в честь 11 революционеров - сама их могила, как и писательская, тоже находится в стороне, возможно, на месте построенного в начале 50-х годов прошлого века Дома пионеров.

На территории же бывшего Ново-Ивановского кладбища разбит сквер, установлен католический крест «Российским немцам - жертвам политических репрессий», в декабре 2000 года открыт памятник жертвам политических репрессий (скульптор Ю. Солдатов, архитектор Л. Дубинский). Вероятно, там тоже хоронили репрессированных. Однако, повторюсь, могилы башкирских писателей были на другом кладбище. И установка памятного камня с именами трех наших литераторов теперь уже в парке Якутова, пусть на той же центральной аллее, могла бы стать добрым знаком в сохранении культурного кода башкирского народа.

Сокамерник по уфимской тюрьме Шарафутдин потом вспоминал:

«Возвратившись с очередного допроса, избитый, утопающий в крови Даут-агай уткнулся в соломенную лежанку, немного полежал, потом присел. Подолом рубашки вытер лицо, руки и запел глухим голосом песню «Сибай». А на последнем куплете - Кэтэ микэн Фатымам (Ждет ли меня моя Фатыма) голос его задрожал и полились слезы…»

Свою главную песнь Даут Юлтый не допел. Не дали…

Галина ИШМУХАМЕТОВА