В феврале мэтр декоративно-прикладного искусства заслуженный художник РБ, член-корреспондент Российской академии художеств Валентина Кузнецова отмечает юбилей. Ее работы хранятся в самых известных галереях, в том числе Третьяковской, в частных коллекциях Европы, Америки, Японии, а также у видных деятелей российской культуры.
Валентина Георгиевна известна своими скульптурами из керамики, искусство создания которых она постигала самостоятельно. Яркая, талантливая, щедро дарящая свое искусство и зрителям, и ученикам, сегодня живет в Москве, но навсегда связана с родной республикой.
- Принято считать, что художник -человек мира, для которого не существует границ и национальностей. А кем вы себя ощущаете: башкирским или московским художником?
- Никогда не задумывалась, кто я: московский или башкирский. Но то, что российский, всегда подспудно знала. Потому что российское изобразительное искусство все-таки отличается от многих других стран прежде всего своей традиционностью, достаточной эмоциональностью и образностью. Но когда со своими выставками побывала в Польше, Германии, Франции, то убедилась, что художники в отличие от поэтов могут говорить языком, понятным абсолютно всем. Люди хотят одного и того же. И реакция на эту эмоциональность, на те образы, которые возникают от просмотра работ, они у всех народов одинаковы. Не могу назвать ни одной страны, где бы не было моих работ, - значит, они нашли отклик в душах людей.
- Это с точки зрения зрительского восприятия. А ваше ощущение себя как человека мира?
- То же самое. Чем дальше от меня живут люди, тем они более интересны. Если реакция на мои работы одинаковая, значит, я одна из них, независимо от того, где живу.
- Вы родились в селе Воскресенском - одном из старейших в республике. В 1941-м сюда прибыла группа эвакуированных из Москвы особо одаренных детей из школы-интерната при Институте Сурикова. Это как-то сыграло роль в вашей судьбе?
- Конечно. Моя мама хорошо запомнила тот день, когда появились москвичи. Потом она ходила к ним в хор петь, на встречу Нового года, помнила имена ребят, которые впоследствии стали выдающимися художниками. Когда мне было 12 и они в очередной раз приехали в Воскресенское на пленэр, после школы побежала на них посмотреть. Они писали этюды, а я, затаив дыхание, наблюдала: деревенская девчонка никогда не видела живого художника, а рисовать любила. По просьбе папы один из москвичей дал мне урок. Это был Валентин Захарович Пурыгин. Из той плеяды ныне в живых осталось только четверо, я, уже сама став художником, общалась со всеми выпускниками. Но тогда мечта упала в мое сердце: мне всегда и везде хотелось рисовать. Теперь я точно знаю: началось все в Воскресенском.
- А как родители отнеслись к вашей мечте?
- Мне крупно повезло у них родиться. Воспитание тогда, особенно в деревне, было достаточно жестким. И ко мне тоже относились со всей строгостью. Но… у моих родителей-учителей было удивительное понимание, чего хочет ребенок, они доверяли мне и поддерживали. Папа выписывал альбомы по искусству, выкупали Большую советскую энциклопедию, мы единственные в селе ею владели. В каждой книге были иллюстрации под тонкой папиросной бумагой. Так я впервые увидела репродукции картин Рембрандта, Тициана. И когда папа сказал: мы тебя отдадим учиться на художника - это были самые счастливые слова в моей жизни.
- Как ваши предки оказались в Воскресенском, куда ведет ваша родословная?
- Сейчас этим занимается моя сестра Татьяна. Мне же известно, что по линии мамы предки из Тульской губернии, по отцу - из Нижнего Новгорода. Думаю, их появление здесь в XVIII веке связано со строительством медеплавильного завода. Вторая моя сестра Елена много лет заведовала Воскресенской картинной галереей - подарок судьбы не только нашему селу, но всей Башкирии. Ведь те московские одаренные подростки, выросшие в знаменитых художников, определили развитие советского изобразительного искусства в 60-80-е годы прошлого века, возглавляя Союз художников СССР и России, и основали эту галерею, дарили свои работы. Их имена известны в мире изобразительного искусства. Это Гелий Коржев - феноменальный художник и человек, братья Сергей и Алексей Ткачевы, Клара Власова, Петр Оссовский, Сергей Тутунов, масса известных графиков. А академику АХ СССР Виктору Иванову в августе исполнилось 99.
- А что для вас малая родина?
- Вся жизнь деревенского ребенка протекает под знаком природы. Грачи прилетели - все село знает. Кто первый увидел, что верба расцвела, появился первый подснежник, бежит в школу. Ты любишь все, что тебя окружает: мать-и-мачеху, кваканье лягушек. Это смысл деревенской жизни - все видеть и знать. Когда я приехала в город, то не увидела неба. А в Воскресенском оно удивительное. А тени, скачущие на белом снегу по дороге в школу?! Фантастика…
- То детское ощущение удивительности мира и необъяснимого счастья осталось?
- Оно немного другое, возможно, потому что живу в мегаполисе, но восторг от природы ничуть не меньше. Тогда я жила в природе, которую дал бог, а сегодня испытываю восторг перед миром созданным - выращиваю все, какие только есть, цветы. Это более осознанное преклонение перед красотой.
- Вы помните Уфу той поры, когда приехали учиться в училище искусств?
- Это был 1964 год. Родители отпустили меня в большой город в 15 лет. Я ни разу до этого не видела ни поезда, ни трамвая, что сегодня удивительно, но в то время было вполне обычно. Деревенские дети уже с пяти лет трудились в огороде, у них была хватка и ответственность. Конкурс был очень большой, но я поступила. Мы жили в общежитии на улице Гоголя, 11 - фантастическом по своей разрухе. Стены - два слоя фанеры, между которыми опилки. Приходилось день и ночь топить печку, чтобы не околеть от холода. На последнем курсе нас переселили на Айскую. В училище учились театралы, вокалисты, пианисты и скрипачи - публика молодая, невероятно интересная. Жизнь была полуголодная, но, несмотря на это, хотелось много писать, делать композиции. Из развлечений помню разве что контрамарки в оперный театр, который был через дорогу от училища. Пересмотрели весь репертуар. Еще запомнилась библиотека имени Крупской. Когда готовилась к поступлению на факультет искусствоведения, пришлось много читать. Вспоминаю с благодарностью педагогов Гумера Идиатовича Мухаметшина, Константина Петровича Чаругина, Алексея Михайловича Кудрявцева. Большое влияние на меня оказали и старшекурсники, в отличие от нас сформировавшиеся люди и окончательно определившиеся со своим призванием.
- Вы были уже известным художником, керамистом, когда в довольно зрелом возрасте переехали в Москву. Почему?
- Москва всегда манила как магнит. В 1977 году впервые побывала там с творческой группой, а с 1990-х меня уже приглашали на выставку «Московская керамика». В Белокаменной выставлялась не реже, чем в Уфе, и видела разницу: больше почитателей и возможностей учиться. Поэтому отъезд в 1999-м был вполне обдуманным и закономерным. Но я уехала в никуда. Два года без места жительства, без прописки. Денег от продажи квартиры в Уфе хватало на одну треть стоимости московского жилья. Пока строился дом, снимала угол у одной бабушки. Страшное время. Вылавливали таких, как я, без прописки, и отправляли восвояси. Приходилось прятаться от милиции. Но определенный плюс все-таки был. Я много трудилась, а работы хранить было негде, разносила все по галереям и салонам. Почти все купили, и я смогла оплатить квартиру, а позже еще и дом построила.
- Уфа дала миру многих замечательных художников совершенно разных направлений. С чем, на ваш взгляд, это связано?
- Когда училась в академии на искусствоведа, писала о башкирской пейзажной живописи, и этот вопрос не раз себе задавала. Тогда объясняла так: в Башкирии не только природа многолика (степи, горы, реки, озера), но и проживают представители многих национальностей - отсюда и разные художники. Но как-то мы с молодыми художниками поехали в Челябинск, повезли свою выставку, и председатель челябинского Союза сказал: вы все счастливые - живете в таком месте, где особый разлом земной коры. Мощная творческая энергия из центра земли дает вам большое количество талантов в музыке, балете, особенно в изобразительном искусстве. И это правда.
- У вас есть ученики. Какое место в вашей жизни занимает педагогика?
- 11 лет преподавала в Стерлитамакской художественной школе, потом 10 лет в уфимской студии. Когда переехала в Москву, мне предложили учить студентов, но я отказалась категорически: сама хотела работать. Потом времена изменились, и я вернулась в педагогику, но учу сейчас совершенно не так, как в школах и вузах. Считаю, что все официальные программы - невероятно скучная вещь, придумываю свои ходы, которые дают очень хороший результат. Сейчас ученики просто приходят ко мне в студию. Возраст - от 20 до 80 лет.
- Можно научить технике, а как научить «огню, пылающему в сосуде»? Как вдохнуть его в ученика или это по силам только природе?
- Да, технике можно научить почти любого, если есть желание. В керамике еще и терпение нужно. Искра божья - это, конечно, природа. Но… то, что делаю сегодня, более широко, чем техника. Изобразительное искусство - особый мир, полный любви, страстей, самых сильных эмоций, погружение в него должно быть постоянным. Ко мне приходят люди, не имеющие никакого художественного образования. У меня занимаются кандидаты наук по физике и медицине, фармацевт, директор магазина, психолог, которые до этого глину в руки не брали. А теперь они стали художниками, вступили в Союз художников.
- Наверное, для этого нужны серьезные основания?
- Конечно. Необходимо участвовать в выставках, проходить строгий отбор. Число крупных выставок должно быть не меньше 5-7, а также состояться персональный показ. И тогда решение принимает очень серьезная комиссия.
- Как вам удается из дилетантов за такое короткое время сделать художников? Вы знаете какой-то секрет?
- Ученики сами удивляются, как все быстро схватывают и растут. Одно из главных условий моего подхода - честность и преданность своим ученикам. Ничего от них не скрывать. В керамике всевозможное количество секретов и секретиков. Поэтому преподаватели в студиях боятся соперничества. А меня это не пугает, рассказываю своим подопечным абсолютно все, до чего дошла своим умом и опытом.
- Не жалко так щедро делиться тем, на что потрачено столько времени и сил?
- Мне хорошо от того, что человек быстро растет. Это прекрасно. Я радуюсь, что довела учеников до того состояния, что они могут лепить все, даже скульптуры огромных размеров. Поэтому придумала одну общую работу - большую композицию «По мотивам владимиро-суздальской белокаменной резьбы». Ее высоко оценили и в Академии художеств, и в институте искусствознания, о нас написано несколько больших статей. Преподавание сегодня стало смыслом моей жизни. Поэтому придумываю большие проекты, которые одна не осилю. Мы трудимся совместно с учениками, они выставляются на равных со мною.
- Ваши работы трогают своей простотой и теплотой. Но как это достигается? Искусство не нужно объяснять?
- Как это получается, не знаю. Сама люблю такое искусство. Я не воспринимаю барокко, Высокое Возрождение, греческую классику, а вот когда есть какая-то недосказанность, мне по душе. В национальном греческом музее в Афинах целый этаж занимает архаическая скульптура, настолько живая и теплая, в отличие от высокой классики, где все гладенько, каждая мышца и сосуд прорисован. Для меня простота - отбор, отказ от всего лишнего. Оборочки, складочки не нужны, нужно чувство. Делаю это иногда сознательно. В керамике много красивых глазурей, но если роскошный эффект затмит чувства - лучше уберу эту глазурь. Пусть будет матовой, серой, невзрачной, но от глины должны идти чувства.
- С возрастом человек глубже осознает какие-то вещи, приближаясь к пониманию этого мира. Как с годами менялось ваше восприятие?
- Я родилась оптимисткой, была убеждена, что наше село - самое лучшее на свете, Стерлитамак, Уфа - самые прекрасные города на земле, и Москва тоже. Когда объездила практически всю Европу и жила там некоторое время, стала более критична к этому восторгу. Прежним осталось самое главное - позитив, который идет от близких и друзей. Поэтому оптимизм по-прежнему жив.
- Ваши работы хранятся в лучших галереях страны, в частных коллекциях. Не жалко расставаться со своими «детьми»? И какие для вас особенно дороги?
- Мои работы уходили в хорошие дома, я за них спокойна. Они хранятся у Инны Чуриковой, Михаила Казакова, Леонида Филатова, Сергея Шойгу. Много покупали очень богатые люди, особенно в 90-е годы.
- А вы знали близко их владельцев?
- Не всех, но многих. Например, Инна Чурикова часто приглашала на свои спектакли. Интересная история случилась с моим «Автопортретом», который продала в послеперестроечные годы, а потом неожиданно увидела в одной галерее и купила. Вот с ним точно не расстанусь.
- Как давно вы были в Уфе?
- С тех пор, как уехала в Москву, в Уфу прилетаю каждый год, и сразу из аэропорта еду в родное Воскресенское. Но знаю все, что здесь происходит, потому что общаюсь со многими коллегами. А на обратном пути, опять в аэропорту, собираю девичник - встречаюсь с подругами. Уфа для меня родное слово, но, может быть, хорошо, что она осталась городом моей юности: улица Гоголя, дом Тюлькина на Волновой, где мы собирались. Уфа - прежде всего мощная система художников.
- А как московский художественный бомонд относится к уфимским коллегам? Знают, ценят?
- Столичная художественная жизнь представляет собой довольно высокий слоеный пирог. Есть абстракционисты, суперэлита, имеющие отношение к нашей политической элите. Это один пласт. Другой - абстракционисты с древними корнями. Одних керамистов около сотни, а еще текстильщики, стекольщики, графики. У них не может быть единого мнения. Многие любят и знают Василя Ханнанова, Расиха Ахметвалиева, Сергея Краснова, для которого характерна пронизывающая тонкость в каких-то вещах. Михаила Назарова со своей особенной школой, его ученика Николая Пахомова, с которым мы дружим. Словом, Уфа - город ярких, не похожих ни на кого, талантливых художников. А Москва тем и хороша, что каждый может найти здесь свое место. И в этой многослойности нашлось место и для меня.
Светлана ЯНОВА
Валентина Георгиевна известна своими скульптурами из керамики, искусство создания которых она постигала самостоятельно. Яркая, талантливая, щедро дарящая свое искусство и зрителям, и ученикам, сегодня живет в Москве, но навсегда связана с родной республикой.
- Принято считать, что художник -человек мира, для которого не существует границ и национальностей. А кем вы себя ощущаете: башкирским или московским художником?
- Никогда не задумывалась, кто я: московский или башкирский. Но то, что российский, всегда подспудно знала. Потому что российское изобразительное искусство все-таки отличается от многих других стран прежде всего своей традиционностью, достаточной эмоциональностью и образностью. Но когда со своими выставками побывала в Польше, Германии, Франции, то убедилась, что художники в отличие от поэтов могут говорить языком, понятным абсолютно всем. Люди хотят одного и того же. И реакция на эту эмоциональность, на те образы, которые возникают от просмотра работ, они у всех народов одинаковы. Не могу назвать ни одной страны, где бы не было моих работ, - значит, они нашли отклик в душах людей.
- Это с точки зрения зрительского восприятия. А ваше ощущение себя как человека мира?
- То же самое. Чем дальше от меня живут люди, тем они более интересны. Если реакция на мои работы одинаковая, значит, я одна из них, независимо от того, где живу.
- Вы родились в селе Воскресенском - одном из старейших в республике. В 1941-м сюда прибыла группа эвакуированных из Москвы особо одаренных детей из школы-интерната при Институте Сурикова. Это как-то сыграло роль в вашей судьбе?
- Конечно. Моя мама хорошо запомнила тот день, когда появились москвичи. Потом она ходила к ним в хор петь, на встречу Нового года, помнила имена ребят, которые впоследствии стали выдающимися художниками. Когда мне было 12 и они в очередной раз приехали в Воскресенское на пленэр, после школы побежала на них посмотреть. Они писали этюды, а я, затаив дыхание, наблюдала: деревенская девчонка никогда не видела живого художника, а рисовать любила. По просьбе папы один из москвичей дал мне урок. Это был Валентин Захарович Пурыгин. Из той плеяды ныне в живых осталось только четверо, я, уже сама став художником, общалась со всеми выпускниками. Но тогда мечта упала в мое сердце: мне всегда и везде хотелось рисовать. Теперь я точно знаю: началось все в Воскресенском.
- А как родители отнеслись к вашей мечте?
- Мне крупно повезло у них родиться. Воспитание тогда, особенно в деревне, было достаточно жестким. И ко мне тоже относились со всей строгостью. Но… у моих родителей-учителей было удивительное понимание, чего хочет ребенок, они доверяли мне и поддерживали. Папа выписывал альбомы по искусству, выкупали Большую советскую энциклопедию, мы единственные в селе ею владели. В каждой книге были иллюстрации под тонкой папиросной бумагой. Так я впервые увидела репродукции картин Рембрандта, Тициана. И когда папа сказал: мы тебя отдадим учиться на художника - это были самые счастливые слова в моей жизни.
- Как ваши предки оказались в Воскресенском, куда ведет ваша родословная?
- Сейчас этим занимается моя сестра Татьяна. Мне же известно, что по линии мамы предки из Тульской губернии, по отцу - из Нижнего Новгорода. Думаю, их появление здесь в XVIII веке связано со строительством медеплавильного завода. Вторая моя сестра Елена много лет заведовала Воскресенской картинной галереей - подарок судьбы не только нашему селу, но всей Башкирии. Ведь те московские одаренные подростки, выросшие в знаменитых художников, определили развитие советского изобразительного искусства в 60-80-е годы прошлого века, возглавляя Союз художников СССР и России, и основали эту галерею, дарили свои работы. Их имена известны в мире изобразительного искусства. Это Гелий Коржев - феноменальный художник и человек, братья Сергей и Алексей Ткачевы, Клара Власова, Петр Оссовский, Сергей Тутунов, масса известных графиков. А академику АХ СССР Виктору Иванову в августе исполнилось 99.
- А что для вас малая родина?
- Вся жизнь деревенского ребенка протекает под знаком природы. Грачи прилетели - все село знает. Кто первый увидел, что верба расцвела, появился первый подснежник, бежит в школу. Ты любишь все, что тебя окружает: мать-и-мачеху, кваканье лягушек. Это смысл деревенской жизни - все видеть и знать. Когда я приехала в город, то не увидела неба. А в Воскресенском оно удивительное. А тени, скачущие на белом снегу по дороге в школу?! Фантастика…
- То детское ощущение удивительности мира и необъяснимого счастья осталось?
- Оно немного другое, возможно, потому что живу в мегаполисе, но восторг от природы ничуть не меньше. Тогда я жила в природе, которую дал бог, а сегодня испытываю восторг перед миром созданным - выращиваю все, какие только есть, цветы. Это более осознанное преклонение перед красотой.
- Вы помните Уфу той поры, когда приехали учиться в училище искусств?
- Это был 1964 год. Родители отпустили меня в большой город в 15 лет. Я ни разу до этого не видела ни поезда, ни трамвая, что сегодня удивительно, но в то время было вполне обычно. Деревенские дети уже с пяти лет трудились в огороде, у них была хватка и ответственность. Конкурс был очень большой, но я поступила. Мы жили в общежитии на улице Гоголя, 11 - фантастическом по своей разрухе. Стены - два слоя фанеры, между которыми опилки. Приходилось день и ночь топить печку, чтобы не околеть от холода. На последнем курсе нас переселили на Айскую. В училище учились театралы, вокалисты, пианисты и скрипачи - публика молодая, невероятно интересная. Жизнь была полуголодная, но, несмотря на это, хотелось много писать, делать композиции. Из развлечений помню разве что контрамарки в оперный театр, который был через дорогу от училища. Пересмотрели весь репертуар. Еще запомнилась библиотека имени Крупской. Когда готовилась к поступлению на факультет искусствоведения, пришлось много читать. Вспоминаю с благодарностью педагогов Гумера Идиатовича Мухаметшина, Константина Петровича Чаругина, Алексея Михайловича Кудрявцева. Большое влияние на меня оказали и старшекурсники, в отличие от нас сформировавшиеся люди и окончательно определившиеся со своим призванием.
- Вы были уже известным художником, керамистом, когда в довольно зрелом возрасте переехали в Москву. Почему?
- Москва всегда манила как магнит. В 1977 году впервые побывала там с творческой группой, а с 1990-х меня уже приглашали на выставку «Московская керамика». В Белокаменной выставлялась не реже, чем в Уфе, и видела разницу: больше почитателей и возможностей учиться. Поэтому отъезд в 1999-м был вполне обдуманным и закономерным. Но я уехала в никуда. Два года без места жительства, без прописки. Денег от продажи квартиры в Уфе хватало на одну треть стоимости московского жилья. Пока строился дом, снимала угол у одной бабушки. Страшное время. Вылавливали таких, как я, без прописки, и отправляли восвояси. Приходилось прятаться от милиции. Но определенный плюс все-таки был. Я много трудилась, а работы хранить было негде, разносила все по галереям и салонам. Почти все купили, и я смогла оплатить квартиру, а позже еще и дом построила.
- Уфа дала миру многих замечательных художников совершенно разных направлений. С чем, на ваш взгляд, это связано?
- Когда училась в академии на искусствоведа, писала о башкирской пейзажной живописи, и этот вопрос не раз себе задавала. Тогда объясняла так: в Башкирии не только природа многолика (степи, горы, реки, озера), но и проживают представители многих национальностей - отсюда и разные художники. Но как-то мы с молодыми художниками поехали в Челябинск, повезли свою выставку, и председатель челябинского Союза сказал: вы все счастливые - живете в таком месте, где особый разлом земной коры. Мощная творческая энергия из центра земли дает вам большое количество талантов в музыке, балете, особенно в изобразительном искусстве. И это правда.
- У вас есть ученики. Какое место в вашей жизни занимает педагогика?
- 11 лет преподавала в Стерлитамакской художественной школе, потом 10 лет в уфимской студии. Когда переехала в Москву, мне предложили учить студентов, но я отказалась категорически: сама хотела работать. Потом времена изменились, и я вернулась в педагогику, но учу сейчас совершенно не так, как в школах и вузах. Считаю, что все официальные программы - невероятно скучная вещь, придумываю свои ходы, которые дают очень хороший результат. Сейчас ученики просто приходят ко мне в студию. Возраст - от 20 до 80 лет.
- Можно научить технике, а как научить «огню, пылающему в сосуде»? Как вдохнуть его в ученика или это по силам только природе?
- Да, технике можно научить почти любого, если есть желание. В керамике еще и терпение нужно. Искра божья - это, конечно, природа. Но… то, что делаю сегодня, более широко, чем техника. Изобразительное искусство - особый мир, полный любви, страстей, самых сильных эмоций, погружение в него должно быть постоянным. Ко мне приходят люди, не имеющие никакого художественного образования. У меня занимаются кандидаты наук по физике и медицине, фармацевт, директор магазина, психолог, которые до этого глину в руки не брали. А теперь они стали художниками, вступили в Союз художников.
- Наверное, для этого нужны серьезные основания?
- Конечно. Необходимо участвовать в выставках, проходить строгий отбор. Число крупных выставок должно быть не меньше 5-7, а также состояться персональный показ. И тогда решение принимает очень серьезная комиссия.
- Как вам удается из дилетантов за такое короткое время сделать художников? Вы знаете какой-то секрет?
- Ученики сами удивляются, как все быстро схватывают и растут. Одно из главных условий моего подхода - честность и преданность своим ученикам. Ничего от них не скрывать. В керамике всевозможное количество секретов и секретиков. Поэтому преподаватели в студиях боятся соперничества. А меня это не пугает, рассказываю своим подопечным абсолютно все, до чего дошла своим умом и опытом.
- Не жалко так щедро делиться тем, на что потрачено столько времени и сил?
- Мне хорошо от того, что человек быстро растет. Это прекрасно. Я радуюсь, что довела учеников до того состояния, что они могут лепить все, даже скульптуры огромных размеров. Поэтому придумала одну общую работу - большую композицию «По мотивам владимиро-суздальской белокаменной резьбы». Ее высоко оценили и в Академии художеств, и в институте искусствознания, о нас написано несколько больших статей. Преподавание сегодня стало смыслом моей жизни. Поэтому придумываю большие проекты, которые одна не осилю. Мы трудимся совместно с учениками, они выставляются на равных со мною.
- Ваши работы трогают своей простотой и теплотой. Но как это достигается? Искусство не нужно объяснять?
- Как это получается, не знаю. Сама люблю такое искусство. Я не воспринимаю барокко, Высокое Возрождение, греческую классику, а вот когда есть какая-то недосказанность, мне по душе. В национальном греческом музее в Афинах целый этаж занимает архаическая скульптура, настолько живая и теплая, в отличие от высокой классики, где все гладенько, каждая мышца и сосуд прорисован. Для меня простота - отбор, отказ от всего лишнего. Оборочки, складочки не нужны, нужно чувство. Делаю это иногда сознательно. В керамике много красивых глазурей, но если роскошный эффект затмит чувства - лучше уберу эту глазурь. Пусть будет матовой, серой, невзрачной, но от глины должны идти чувства.
- С возрастом человек глубже осознает какие-то вещи, приближаясь к пониманию этого мира. Как с годами менялось ваше восприятие?
- Я родилась оптимисткой, была убеждена, что наше село - самое лучшее на свете, Стерлитамак, Уфа - самые прекрасные города на земле, и Москва тоже. Когда объездила практически всю Европу и жила там некоторое время, стала более критична к этому восторгу. Прежним осталось самое главное - позитив, который идет от близких и друзей. Поэтому оптимизм по-прежнему жив.
- Ваши работы хранятся в лучших галереях страны, в частных коллекциях. Не жалко расставаться со своими «детьми»? И какие для вас особенно дороги?
- Мои работы уходили в хорошие дома, я за них спокойна. Они хранятся у Инны Чуриковой, Михаила Казакова, Леонида Филатова, Сергея Шойгу. Много покупали очень богатые люди, особенно в 90-е годы.
- А вы знали близко их владельцев?
- Не всех, но многих. Например, Инна Чурикова часто приглашала на свои спектакли. Интересная история случилась с моим «Автопортретом», который продала в послеперестроечные годы, а потом неожиданно увидела в одной галерее и купила. Вот с ним точно не расстанусь.
- Как давно вы были в Уфе?
- С тех пор, как уехала в Москву, в Уфу прилетаю каждый год, и сразу из аэропорта еду в родное Воскресенское. Но знаю все, что здесь происходит, потому что общаюсь со многими коллегами. А на обратном пути, опять в аэропорту, собираю девичник - встречаюсь с подругами. Уфа для меня родное слово, но, может быть, хорошо, что она осталась городом моей юности: улица Гоголя, дом Тюлькина на Волновой, где мы собирались. Уфа - прежде всего мощная система художников.
- А как московский художественный бомонд относится к уфимским коллегам? Знают, ценят?
- Столичная художественная жизнь представляет собой довольно высокий слоеный пирог. Есть абстракционисты, суперэлита, имеющие отношение к нашей политической элите. Это один пласт. Другой - абстракционисты с древними корнями. Одних керамистов около сотни, а еще текстильщики, стекольщики, графики. У них не может быть единого мнения. Многие любят и знают Василя Ханнанова, Расиха Ахметвалиева, Сергея Краснова, для которого характерна пронизывающая тонкость в каких-то вещах. Михаила Назарова со своей особенной школой, его ученика Николая Пахомова, с которым мы дружим. Словом, Уфа - город ярких, не похожих ни на кого, талантливых художников. А Москва тем и хороша, что каждый может найти здесь свое место. И в этой многослойности нашлось место и для меня.
Светлана ЯНОВА