Транзит «Крым – Уфа»

Этим летом исполнится ровно 70 лет с тех пор, как на железнодорожную станцию Черниковска прибыли эшелоны с крымчанами. В единочасье выдворенные за три тысячи километров со своих родных мест, растерянные, напуганные… В Башкирию выселили 5727 человек, из них около трех тысяч греков.

Последние два месяца ведущий конструктор научного конструкторско-технологического бюро «Вихрь» Иван Таназлы с особым волнением смотрит все выпуски новостей. Непросто свыкнуться с мыслью: вот сейчас, на твоих глазах, меняется ход истории, а родина предков – Крым - вернулся в состав Российского государства. Но есть в этой радости и примесь горечи: старшее поколение башкирских греков не дожило до этой светлой минуты.

Этим летом исполнится ровно 70 лет с тех пор, как на железнодорожную станцию Черниковска прибыли эшелоны с крымчанами. В единочасье выдворенные за три тысячи километров со своих родных мест, растерянные, напуганные… В Башкирию выселили 5727 человек, из них около трех тысяч греков.

- Больше всего родители переживали, что нельзя было покидать места, определенные для проживания, - говорит Денис Кисеев, которому в ту пору было пять лет. - Наказание – 20 лет каторги.

Вопиющая несправедливость репрессивной машины сделала их бездомными сиротами. Греки, армяне, болгары – все, включая даже грудных детей, были объявлены врагами народа и начали на башкирской земле новую жизнь, полную утрат и лишений.

Потомки Эллады
Небольшой, в три комнаты, с крошечной кухонькой, но с необычной стеклянной верандой дом, построенный в ностальгии по Крыму, выделялся среди бараков на улице Пристанской, что на задворках электролампового завода. Местные жители переселенцев искренне жалели, хоть порой и дивились непривычным фамилиям и некоторым «причудам». Так, в саду у греков наперекор суровым уральским морозам росли не только яблони, но и сливы, груши. А наш родственник дядя Ваня Петриди умудрился взлелеять на северной земле даже виноградную лозу с душистым, как крымский воздух, виноградом Изабелла.

Моя бабушка, Стыля Дмитриевна (урожденная Анори), любила повторять: мы – эллины. Из поколения в поколение передавалась история появления на берегах Черного моря в VI-VII веках до нашей эры далеких предков, приплывших из Греции в поисках лучшей доли. После переезда о красивой легенде вспоминали лишь в редкие минуты отдыха, когда вся семья собиралась за столом, и бабушка доставала потрепанный альбом с редкими фотографиями…
Она происходила из семьи зажиточных крымских крестьян-табаководов. Пятеро детей и родители трудились от зари до зари: собирали листья табака, сушили, складировали в просторных амбарах, давили вино из винограда, а потом сдавали государству. Бабушка окончила всего два класса школы и до конца жизни говорила по-русски с большим акцентом. Особенно ей не давался звук «ы», который отсутствовал в греческом. Но «Евгения Онегина» знала наизусть и часто декламировала строчки из романа. Замуж вышла довольно поздно – в 28. Сообразно греческому кодексу чести к ней сватались семь человек, она остановила выбор на восьмом - Шуре (так она называла деда).
Дед, Александр Васильевич Янов, родился в 1909 году в городе Старый Крым в дворянской семье. В начале XX века Яновы владели несколькими большими магазинами и лошадьми. После революции все нажитое экспроприировали, и он, по его словам, остался в резиновых калошах с кнутом в руке. Из всех барских навыков у Александра Васильевича сохранилось разве что умение играть на фортепиано. В новой жизни не приходилось выбирать, и перед Великой Отечественной войной он работал в овощеводческой бригаде, а с ее началом отправлен в трудармию в Рыбинск.

В 1939 году появился на свет мой отец, в 1943-м – тетка Галина. Жили в Джанкое – небольшом городе на севере Крыма. В войну его оккупировали немцы и румыны. Жили в страхе и ждали освобождения. Но, как оказалось, самое страшное было еще впереди. В апреле 1944-го город очистили от фашистов, а в июне городок окружили внутренние войска.

- Мама рассказывала, что, ничего не объясняя, дали на сборы 20 минут, - вспоминает моя тетя Галина Александровна, - и она от потрясения зачем-то принялась вытирать пыль. С собой разрешали брать только то, что можно было унести в руках. Мама взяла горшок и швейную машинку «Зингер», которая впоследствии и помогла нам выжить.

Потом был путь на восток в вагонах для скота. Путь в неизвестность занял целый месяц. Так мои родственники и сотни других крымчан оказались в Башкирии.

Когда в 1956 году, спустя три года после смерти вождя народов, была объявлена амнистия и крымчане получили, наконец, свободу передвижения, мать деда, моя прабабушка, Александра Митрофановна, смогла приехать из Алма-Аты, погостить к сыну. К слову сказать, положение узбекских и казахских ссыльных было гораздо хуже: они голодали. Выдержав все ужасы среднеазиатской депортации, греческая дворянка умерла от переедания. Причиной стал испеченный невесткой кобетэ – слоеный пирог с мясом. Видя с какой жадностью свекровь поглощает его, Стыля деликатно отложила кусочек на завтра. Встав ночью, Александра съела оставшуюся часть… и умерла. Ее похоронили на Сергиевском кладбище.

Младшее поколение семьи уже не ощутило на себе жесткую руку истории, его представители ничем не отличались от среднестатистических советских школьников, а позднее студентов. Бабушка же до конца жизни ненавидела Сталина, лишившего ее крова, а мой отец назвал меня в честь дочери отца народов - Светланой.

… В подавляющем большинстве переселенцы, оставшиеся на своей новой родине, только с приходом перестройки официально зарегистрировали общество греков Башкирии «Таврида» (хотя неформальные встречи были и сейчас остаются смыслом жизни детей-депортантов). При общей численности 600 человек в него вошли около 65 уроженцев Крыма. Была образована воскресная школа, где регулярно отмечались национальные праздники. В ней более 10 лет преподавали греческий Мария Синикиди, Иван Таназлы и Электра Зделова. Уроки по истории и антично-византийской литературе вел преподаватель БашГУ Евгений Мавридис-Круглов, занятия по музыке и национальным танцам – Ирина Ковалева-Катела. Но время безжалостно: ушли из жизни вдохновитель и первый председатель Антоний Христодуло, а за ним и другие ветераны, пережившие транзит «Крым - Урал».

- В нынешнее общество «Ксимерома» входят и наши соплеменники из северной Грузии, - говорит Георгий Спеляниди, автор мартиролога греков республики, - и хотя в количественном отношении оно превосходит своего собрата, совместных встреч стало меньше. И мы по-прежнему собираемся узким кругом.

Внуки и правнуки депортантов, к сожалению, не знают языка своих предков. Ассимиляция произошла еще раньше: браки между греками - скорее, исключение из правил. Большинство детей-переселенцев выбрало себе в подруги жизни русских жен. Но кое-что все-таки осталось: традиции быта, национальные блюда и передающаяся на генном уровне любовь к Крыму. И лоза, когда-то посаженная бывшим учителем греческого языка Иваном Петриди, продолжает плодоносить, о ней заботится уже его внук Костя.

Армянская сага

В квартире заслуженного строителя РБ Карнука Гарибяна идеальная чистота. Год назад ушла из жизни его жена, и 84-летний ветеран сам справляется с заботами по дому. Я рассматриваю фотографии из семейного альбома и слушаю рассказ Карнука Мануковича.

- В 1941-м, когда немцы вошли в Ялту, мне было 11, - вспоминает он. – Мы, мальчишки, поначалу не могли осознать, что такое война. Но когда на моих глазах прямо на городской набережной оккупанты повесили семью Горемыкиных за связь с партизанами: отца, мать и 13-летнюю Лиду – эта картина осталась со мной навечно.
Был Карнук и свидетелем казни пятерых его ровесников, от голода потрошивших посылки, предназначенные для солдат вермахта.

Каждодневные бомбежки города нашей авиацией и голод – еще два сильных впечатления того времени. Семью спасла коза, которую мать обменяла на свои скромные драгоценности.
- Через два месяца после освобождения Крыма нас выселили, - продолжает Гарибян, - собрали на скотном дворе. До сих пор слышу рев недоенных коров. На станции Сюрень погрузили в вагоны. Фронтовика-орденоносца Марабяна, мобилизованного с фронта, отправили вместе с нами.
Запомнился и еще один эпизод во время пути. Встретились два эшелона: с переселенцами и танкистами, едущими на фронт. Узнав, что в запертых вагонах свои, советские люди, которых везут неизвестно куда, боевые офицеры пригрозили сопровождающим: мы вас перестреляем, если не разрешите людям подышать воздухом.
- Нам очень повезло с Башкирией, - считает ветеран, - столько мяса и молока мы никогда не видели. А еще на колхозном рынке продавалась шерсть. Мама покупала ее, красила, вязала шапочки и продавала. Местные, поначалу принявшие нас как предателей, тоже постепенно поменяли отношение.

Карнук Манукович еще помнит деревянную одноэтажную школу на пересечении улиц Кольцевой и Горького: там он окончил семь классов. Юноша уже поступил в Юматовский пчеловодческий техникум, когда из Молдавии приехал старший брат и, увидев, как бедствует семья, решил забрать его в себе, в теплые края. Так Карнук оказался в городе Флорешты. Снова поступил в 9 класс школы. 21 декабря 1948 года он по совету брата отправился в местное отделение милиции… Суровый майор сообщил парню: за то, что он покинул место проживания без специального разрешения, ему грозит 20 лет исправительно-трудовых лагерей. Потом был вердикт особого совещания в Кишиневе и длинная цепочка этапов: Одесса – Киев – Ленинград – Вологда – Котлас – Воркута. В городе за Полярным кругом работал в лаве по добыче угля, доставлял лес, освоил профессию машиниста электровоза. Нашему герою очень повезло: он успел отсидеть только пять лет, когда умер Сталин. Но до сих пор, вспоминая нечеловеческое напряжение той каторжной поры, он не может скрыть волнения, а голос предательски дрожит.

… Вернувшись в Уфу, Карнук окончил десятилетку и поступил на механический факультет сельхозинститута. Много лет трудился в Управлении механизации работ начальником автокранного участка, затем – 20 лет главным инженером. В 1988, когда случилось страшное землетрясение в Армении, его с товарищами отправили в Ленинакан разбирать то, что осталось от зданий, вытаскивать из-под завалов мертвых и живых людей. За эту командировку Гарибян был награжден орденом «Знак Почета».

У Карнука Мануковича две дочери, обе окончили Нефтяной университет. Старшая Анаида там сегодня и работает, Карине живет в Москве. У Гарибяна интернациональная семья: старшая дочь вышла за башкира, младшая – за русского. Но правнук Мишенька, которому скоро исполнится два года, удивительно похож на своего армянского прадеда в том же возрасте.

Татары из Ялты

Директора Научного центра РАН и Института нефтехимии и катализа Усейна Джемилева знают далеко за пределами России. Он лауреат Государственной премии СССР, член-корреспондент Российской академии наук. Но мало кто догадывается, что его биография тесно переплетена с Крымом.

…Родители ученого: Мемет Аблякимович и Алиме Сейдаметовна – крымские татары, вместе с тысячами своих соплеменников были высланы в Узбекистан. До депортации семья Джемилевых жила в Алуште. Мама работала агрономом, отец – простым рабочим.

- Я родился уже в Узбекистане в 1946 году, - рассказывает Усейн Меметович, - в метрике меня записали татарином. Мама хотела, чтобы клеймо врага народа не сказалось на моей судьбе и на отношении к жизни.
Джемилев знает историю своего народа, три раза подвергавшегося депортации, и поэтому хорошо понимает настороженность соплеменников-крымчан, но считает, что сегодня перед ними открываются новые возможности.
После окончания института в Казахстане в 1969 году Усейн переехал в Уфу, и именно ее считает своей родиной.
- После казахских степей Башкирия показалась мне раем: леса, реки, озера, - рассказывает Джемилев. – Здесь я вырос как ученый, здесь родились моя дочь и внук.

В Крыму член-корреспондент Российской академии наук бывал не раз. Первый раз с родителями в 1975-м и совсем недавно на Международном конгрессе в Судаке.

Его дочь – доктор медицинских наук, старший научный сотрудник Института биохимии и генетики Лиля Джемилева – автор многих исследований по профилактике тугоухости, и ее работы вносят реальный вклад в борьбу с этим заболеванием.

- Мы с бабушкой не раз были в Крыму, - говорит она, - она показывала мне дом в Алуште, где прошло ее детство, вспоминала своих друзей. Но, только повзрослев, я поняла, чего ей стоили эти поездки и как разрывалось от боли ее сердце при виде родных мест.

Руслан Сары-Гузель родился в 1937 году в Ялте. Он не любит вспоминать прошлое. Отца, крымского татарина, выслали в Среднюю Азию, а его с матерью-гречанкой Валентиной Антоновной Шунари – в Уфу. Родители прекрасно знали и греческий, и крымскотатарский языки. И когда хотели, чтобы сын не узнал, о чем они говорят, прибегали к одному из них.

- В 1956 году мне было 19 лет, и я мог вернуться в Крым, но нас туда не пускали, - пожалуй, впервые за время нашего разговора Руслан Мустафович не может сдержать эмоций.


Он вполне благополучный человек. В свое время окончил кинотехникум в Ленинграде, какое-то время работал киномехаником, потом трудился в проектном институте. В Крыму бывает часто: в Гурзуфе живет его сестра. Прошло много лет, но обида живет в сердце и сегодня.

P. S. Каждую пятницу в офисе на углу улиц Ульяновых и Горького собираются болгарин, армянин, крымский татарин и несколько греков. Они вспоминают свою молодость, прошедшую в бараках поблизости от этого места. Бараков давно уже нет, ушли из жизни их отцы и деды, потеряв надежду когда-нибудь постучаться в ворота родного дома…
Но у этих седовласых мужчин разных национальностей есть одно объединившее их навсегда начало – Крым – их историческая родина, которая, кажется, впервые за 70 лет стала к ним ближе.
Автор: Светлана ЯНОВА.