Из цикла «Вверх по Октябрьской»
Целых восемь лет я проходил этот квартал каждый день, дом за домом – туда и обратно. Задирал голову, «считая» сидящих на пожарной каланче ворон, вместе с такими же никуда не спешащими коллегами-школьниками «висел» на окнах пекарни, восхищаясь ловкими движениями рук кондитеров, превращавших содержимое бесформенных мешков в шикарные кремовые розы и узоры на свежеиспечённых тортиках, удивлялся «усидчивости» бабушки с ведром семечек у ворот (я ж тогда не знал, что школьник - клиент стабильный!) и любовался моими любимыми серовато-зелёными троллейбусами ЗИУ-5 и натужно ревущими «Икарусами», едва ли не беспрерывно мчащимися туда и обратно. Но ни разу в те давние дни 60-х – начала 70-х мне не приходило в голову поинтересоваться, что здесь было до меня, кто жил в этих заповедно-детских краях задолго до моего появления. Но всему своё время.
Первомайские и ноябрьские праздники начинались с картины великолепно иллюминированного здания стоявшего напротив нашего дома завода горного оборудования – незадолго до этого на широком балконе заводоуправления рабочие устанавливали огромные надписи – «1 МАЯ» или «7 НОЯБРЯ». Торжества продолжались уже утром под громкие марши идущего на демонстрацию духового оркестра. «Вооружённые» воздушными шариками и флажками мальчишки и девчонки (окна квартир которых выходили во двор) радостно приветствовали музыкантов. Почти по Маршаку: «Видишь, музыка идёт, там, где шли трамваи». Трамвай и в самом деле хотели пустить по нашей Октябрьской, но планы городских властей изменились, и в конце 1961-го сюда приехал красавец троллейбус.
А почти за сто лет до этого, в 1867 году, снимок первого квартала Большой Казанской улицы рассматривал самолично император: Александру II был преподнесён альбом с видами Уфы. Стоит добавить, что безымянный ныне мастер фотографического заведения Александры Петровой вовсе не нажимал, как это принято говорить и делать ныне, кнопку затвора своей камеры, ведь слово «мастер» я употребил не просто как дань традиции. Популярный и самый совершенный на то время фотопроцесс, важно именуемый мокро-коллодионным способом, предполагал примерно такую последовательность действий: у места предполагаемой съёмки фотограф устанавливал палатку-лабораторию, при свете красного фонаря готовил светочувствительную эмульсию и наносил её на стеклянную пластину, вставлял пластину в кассету и бежал к заранее установленной треноге с аппаратом (в нашем случае – на колокольню Троицкой церкви), чтобы произвести съёмку. Затем наш мастер не мешкая возвращался в палатку, проявлял негатив и тут же печатал фотографию. К чему такая спешка, спросите? Всё просто: пока проявлялся-закреплялся-промывался отпечаток, негатив успевал подсохнуть и уже начинал… осыпаться – удерживать сухой фотослой на стекле тогда ещё не умели.
Выдержка даже при солнечной погоде длилась несколько секунд (снял крышечку с объектива, посчитал – раз, два, три, четыре, пять... и поставил её на место), поэтому город выглядит безлюдным и безлошадным. Зато здания предстают во всей красе, в том числе и огромный двухэтажный дом чиновника Домбровского, который, согласно «расследованию» Владимира Буравцова, шесть лет стоял без крыши, и только к лету 1866 г. она появилась (вот вам и примерная дата съёмки). Судя по архивным делам, в доме хотели разместить Присутственные места (канцелярия Уфимской губернии) или Окружный суд, но по разным причинам этого не случилось. В конечном итоге уже ближе к концу века дом, который тогда принадлежал Мартемьяну Васильеву, занял механический завод купца первой гильдии Иоселя Иделевича Гутмана.
…Всё оборудование для чугунно-медно-литейного производства он купил за границей. Позже на средства, предоставленные, как пишет Эмма Шкурко, тестем – оренбургским миллионером Иосифом Абрамовичем Галдериным, выкупил у Васильева и здание. В 1897 году цеха завода, как и полагалось, были освящены, а в адрес-календарях и газетах появилась реклама: «Имею честь известить почтеннейшую публику города Уфы и ея окрестностей, что мною открыто МЕХАНИЧЕСКОЕ ЗАВЕДЕНИЕ в доме Васильева по Казанской улице, против 1-й части…» О ней речь ещё пойдёт, а пока приведу свидетельство П.Ф. Ищерикова, который вспоминал, что внешне Гутман выглядел как типичный буржуа, разве что в отличие от других своих коллег-предпринимателей Иосель Иделевич носил кепку с двумя козырьками – спереди и сзади, в связи с этим рабочие прозвали его «здравствуй и прощай».
В начале ХХ века Гутман начал возводить здание заводоуправления, в котором поселился и сам – с женой и семью детьми. Хотя здание и выполнено в так называемом кирпичном стиле, заметное влияние на его проект оказал набирающий силу модерн: дом имеет чётко обозначенную асимметрию, под кирпичной башенкой акцентированного восточного угла здания появился изящный балкон. Кроме того, Гутман полностью перестроил и расширил бывший дом Домбровского под цеха, причём его облик был изменён с приведением к единому стилю с новым заводоуправлением – с надстройкой аттиков и парапетных столбиков, что хорошо видно на цветном снимке С.М. Прокудина-Горского 1910 года.
В 1900-е годы предприятие выпускало чугунные и медные отливки, насосы, молотилки, пожарное и иное оборудование на сумму до 125 тысяч рублей в год. Выпускаемые им пожарные насосы удостаивались медалей на всероссийских выставках в Петербурге (1900), Пензе (1904), Казани (1908), Ростове-на-Дону (1908) и Омске (1910). Продукция гутмановского завода знакома и современным уфимцам – отлитые в его цехах чугунные лестницы по сей день украшают старые здания города – корпус Института искусств на улице Цюрупы, дом Костерина (Дом молодёжи), дом Сахарова (Коммунистическая, 45). В полном соответствии с рекламными традициями бизнеса все они украшены надписью: «Заводъ I. Гутманъ въ УфЬ».
На 1917 г. владелицей числилась дочь основателя Эсфирь Иосифовна Гутман. В 1925-м предприятие именуется Государственным механическим заводом №1 Башпрома. Из рекламы: «Работы по изготовлению и ремонту двигателей и сельхозмашин – производство двигателей от 6 до 40 лошадиных сил, пожарные машины [т. е. насосы. – А.Ч.], конные приводы, масляные прессы и др.» Валовая продукция за 1924 год – 110 тысяч рублей золотом, 79 рабочих. Цеха: литейный, токарный, слесарный, весовой и модельный. В 1930-е предприятие (с 1933 г. – Завод горного оборудования) выпускало механизмы для золотодобывающей промышленности, в годы войны – снаряды и мины. В 1960-1970-е гг. завод разросся в сторону оврага речки Ногайки, но в 2005-м он (к тому времени уже «Горнас») переехал в Баймак, а основное его здание – бывший дом Домбровского – в 2007 г. был снесён.
Николая Сокурова всегда тянуло к технике, вот и поехал паренёк из провинции в далёкую столицу, где, как он слышал, открылись курсы шофёров. В частной школе он получил звание водителя «мотора» – так тогда именовался только ещё входящий в российскую жизнь автомобиль. В самом деле, в Уфе, например, их число к 1914 году едва превысило полтора десятка. Вот только шикарной кожанкой и кепи с наушниками Сокуров покорял сердца столичных дев недолго – началась война, и он был призван в армию. В шофёрскую роту, разумеется. Крутил баранку всю войну, а в Гражданскую стал механиком одного из пароходов знаменитой волжской флотилии Фёдора Раскольникова. Но заболел тифом, сильно ослаб и был отпущен домой. Несколько лет возил начальство, а потом стал и вовсе незаменимым человеком: в 1926-м в Уфе появились пахнущие бензином и каучуком краснобокие красавицы с лестницами и водяными баками – пожарные машины.
…В мае 1759 года в огне губительного пожара погибли крепостные стены Уфимского кремля, башни и многие постройки – тогда сгорела треть всех домов. Пожары вообще имели для деревянной Уфы самые губительные последствия. Порой они возникали по самым анекдотичным причинам. Так, в 1812-м гражданский губернатор Матвей Наврозов задумал окурить городские постройки дымом от горящего навоза, чтобы предотвратить распространение сибирской язвы. Сложно сказать, насколько это могло помочь, вот только поднявшийся ветер раздул пламя, и сгорела едва ли не половина городских домов. Вместе с язвой, конечно.
Возможно, именно это событие ускорило появление пожарной команды, образованной в июле 1816 года (во всяком случае, столетие её отмечалось в 1916-м).
И вновь С.Я. Маршак: «На площади базарной, на каланче пожарной круглые сутки дозорный у будки. Поглядывал вокруг – на север, на юг, на запад, на восток, – не виден ли дымок» – эти строки известны были прежде, пожалуй, всем. Интересно, что было и в Уфе такое место: базарная площадь – это Троицкая (сейчас Первомайская), а каланча... и ныне стоит на улице Октябрьской Революции, 69.
Ещё в октябре 1831 года здесь функционировала пожарная часть. Не хватало техники и людей, умевших её обслуживать. Нужны ведь были не просто работяги, а те, кто умел обращаться с машинами и приспособлениями, машинами тогда именовались как ручные пожарные насосы, так и экипажи с раздвижными лестницами. Кстати, именно пожарным, как наиболее готовым к труду с хитрыми приспособлениями, доверили обслуживать фонари, когда в 1837 году было устроено уличное освещение.
В 40-е годы на Казанской улице выстроили каменное здание для пожарной части. Где всё это «спряталось» на фото 1866 года, понять почти невозможно, если искать каланчу. Её на снимке нет, зато есть каменная галерея и тёплая конюшня для лошадок – главной ценности пожарной команды тех лет.
К концу века здания стали разрушаться, и в декабре 1901 года Уфимская городская дума занялась возведением нового депо. Предполагалось окончить строительство в два года, начав его с лета 1902-го. Архитектор предложил выстроить здание таким образом, чтобы главный фасад длиной выходил на Большую Казанскую улицу, а каланча находилась бы по середине здания над парадным входом. Желание выполнить постройку 1-й пожарно-полицейской части изъявил подрядчик М.Г. Фёдоров (из рекламы 1905 г.: «Заводы Михаила Григорьевича Фёдорова в Уфе: дрожжевой, винокуренный и кирпичный, паровая мукомольная мельница... Принимаются подряды по постройкам каменным и деревянным»).
Во второй половине 1903 года депо было готово. Бравые борцы с огнём смотрят на нас с фотографии начала прошлого века. Кто-то любуется ими, другие обращают внимание на чёрные шары на каланче. Дело в том, что дуга над будкой дозорного – вовсе не антенна, как думают многие: в случае пожара на неё подвешивались эти самые сигнальные шары: «И если видел он пожар, плывущий дым угарный, он поднимал сигнальный шар над каланчой пожарной. И два шара, и три...», – шарами дежурный указывал на район пожара и его силу. Ночью же использовались фонари.
Быт пожарных в те давние годы был весьма неустроенным: в одном помещении жили и семейные, и холостые, ведь отдельные квартиры (в здании депо под каланчой) полагались лишь начальникам. Зато при объявлении тревоги жёны пожарных помогали мужьям чем могли. Этим женщинам вообще было нелегко: постоянные переживания за жизнь мужей, неустроенный быт, полунищенские доходы. Тем не менее терпели, а некоторые даже регулярно поднимались по крутой лестнице на самый верх каланчи, чтобы накормить супруга обедом.
Телефон, пришедший на смену дежурному на вышке, отменил морально устаревшие шары и фонари, место дуги заняла антенна. И теперь по винтовой лестнице на верхотуру карабкались всё больше мальчишки и девчонки, чтобы посмотреть сверху на сложные переплетения старых улиц, бесчисленные овраги и тысячи крыш – красных, серых и зелёных. А вот лошади использовались едва ли не до 1940-х годов, несмотря на то, что их место уже начали занимать автомобили. Представители редкой профессии – «шоффёры» – были в почёте: нашему Николаю Сокурову, например, почти как начальнику выделили квартиру в здании пожарного депо.
В советское время пожарная часть получила № 4. Здание под каланчой продолжало использоваться в качестве жилья. Когда кирпичи на самом верху стали разрушаться от осадков, её почему-то побелили. К концу 1950-х приняли кардинальные меры – крышу над «будкой дозорного» сделали шире (ведь шары-то уже не надо было поднимать).
В 1961–1962 гг. на Первомайской площади стали строить пятиэтажки. Выезд из депо в сторону площади в связи с этим был ликвидирован, лишь огромные деревянные ворота, стоявшие практически в нетронутом виде с дореволюционных времён, напоминали о том, что когда-то здесь громыхали пожарные экипажи. В конце 1960-х за депо стали строить корпус школы МВД (пожарные тогда ещё были в системе МВД, в МЧС их перевели в 1992 году). В начале 1980-х 4-ю пожарную часть перевели на улицу Воровского, а затем и в новенькое здание на Караидельской. А здание на Октябрьской заняло Управление внутренних дел Уфимского района.
(Окончание следует.)
Анатолий ЧЕЧУХА
Целых восемь лет я проходил этот квартал каждый день, дом за домом – туда и обратно. Задирал голову, «считая» сидящих на пожарной каланче ворон, вместе с такими же никуда не спешащими коллегами-школьниками «висел» на окнах пекарни, восхищаясь ловкими движениями рук кондитеров, превращавших содержимое бесформенных мешков в шикарные кремовые розы и узоры на свежеиспечённых тортиках, удивлялся «усидчивости» бабушки с ведром семечек у ворот (я ж тогда не знал, что школьник - клиент стабильный!) и любовался моими любимыми серовато-зелёными троллейбусами ЗИУ-5 и натужно ревущими «Икарусами», едва ли не беспрерывно мчащимися туда и обратно. Но ни разу в те давние дни 60-х – начала 70-х мне не приходило в голову поинтересоваться, что здесь было до меня, кто жил в этих заповедно-детских краях задолго до моего появления. Но всему своё время.
Заводчик Гутман
Первомайские и ноябрьские праздники начинались с картины великолепно иллюминированного здания стоявшего напротив нашего дома завода горного оборудования – незадолго до этого на широком балконе заводоуправления рабочие устанавливали огромные надписи – «1 МАЯ» или «7 НОЯБРЯ». Торжества продолжались уже утром под громкие марши идущего на демонстрацию духового оркестра. «Вооружённые» воздушными шариками и флажками мальчишки и девчонки (окна квартир которых выходили во двор) радостно приветствовали музыкантов. Почти по Маршаку: «Видишь, музыка идёт, там, где шли трамваи». Трамвай и в самом деле хотели пустить по нашей Октябрьской, но планы городских властей изменились, и в конце 1961-го сюда приехал красавец троллейбус.
А почти за сто лет до этого, в 1867 году, снимок первого квартала Большой Казанской улицы рассматривал самолично император: Александру II был преподнесён альбом с видами Уфы. Стоит добавить, что безымянный ныне мастер фотографического заведения Александры Петровой вовсе не нажимал, как это принято говорить и делать ныне, кнопку затвора своей камеры, ведь слово «мастер» я употребил не просто как дань традиции. Популярный и самый совершенный на то время фотопроцесс, важно именуемый мокро-коллодионным способом, предполагал примерно такую последовательность действий: у места предполагаемой съёмки фотограф устанавливал палатку-лабораторию, при свете красного фонаря готовил светочувствительную эмульсию и наносил её на стеклянную пластину, вставлял пластину в кассету и бежал к заранее установленной треноге с аппаратом (в нашем случае – на колокольню Троицкой церкви), чтобы произвести съёмку. Затем наш мастер не мешкая возвращался в палатку, проявлял негатив и тут же печатал фотографию. К чему такая спешка, спросите? Всё просто: пока проявлялся-закреплялся-промывался отпечаток, негатив успевал подсохнуть и уже начинал… осыпаться – удерживать сухой фотослой на стекле тогда ещё не умели.
Выдержка даже при солнечной погоде длилась несколько секунд (снял крышечку с объектива, посчитал – раз, два, три, четыре, пять... и поставил её на место), поэтому город выглядит безлюдным и безлошадным. Зато здания предстают во всей красе, в том числе и огромный двухэтажный дом чиновника Домбровского, который, согласно «расследованию» Владимира Буравцова, шесть лет стоял без крыши, и только к лету 1866 г. она появилась (вот вам и примерная дата съёмки). Судя по архивным делам, в доме хотели разместить Присутственные места (канцелярия Уфимской губернии) или Окружный суд, но по разным причинам этого не случилось. В конечном итоге уже ближе к концу века дом, который тогда принадлежал Мартемьяну Васильеву, занял механический завод купца первой гильдии Иоселя Иделевича Гутмана.
…Всё оборудование для чугунно-медно-литейного производства он купил за границей. Позже на средства, предоставленные, как пишет Эмма Шкурко, тестем – оренбургским миллионером Иосифом Абрамовичем Галдериным, выкупил у Васильева и здание. В 1897 году цеха завода, как и полагалось, были освящены, а в адрес-календарях и газетах появилась реклама: «Имею честь известить почтеннейшую публику города Уфы и ея окрестностей, что мною открыто МЕХАНИЧЕСКОЕ ЗАВЕДЕНИЕ в доме Васильева по Казанской улице, против 1-й части…» О ней речь ещё пойдёт, а пока приведу свидетельство П.Ф. Ищерикова, который вспоминал, что внешне Гутман выглядел как типичный буржуа, разве что в отличие от других своих коллег-предпринимателей Иосель Иделевич носил кепку с двумя козырьками – спереди и сзади, в связи с этим рабочие прозвали его «здравствуй и прощай».
В начале ХХ века Гутман начал возводить здание заводоуправления, в котором поселился и сам – с женой и семью детьми. Хотя здание и выполнено в так называемом кирпичном стиле, заметное влияние на его проект оказал набирающий силу модерн: дом имеет чётко обозначенную асимметрию, под кирпичной башенкой акцентированного восточного угла здания появился изящный балкон. Кроме того, Гутман полностью перестроил и расширил бывший дом Домбровского под цеха, причём его облик был изменён с приведением к единому стилю с новым заводоуправлением – с надстройкой аттиков и парапетных столбиков, что хорошо видно на цветном снимке С.М. Прокудина-Горского 1910 года.
В 1900-е годы предприятие выпускало чугунные и медные отливки, насосы, молотилки, пожарное и иное оборудование на сумму до 125 тысяч рублей в год. Выпускаемые им пожарные насосы удостаивались медалей на всероссийских выставках в Петербурге (1900), Пензе (1904), Казани (1908), Ростове-на-Дону (1908) и Омске (1910). Продукция гутмановского завода знакома и современным уфимцам – отлитые в его цехах чугунные лестницы по сей день украшают старые здания города – корпус Института искусств на улице Цюрупы, дом Костерина (Дом молодёжи), дом Сахарова (Коммунистическая, 45). В полном соответствии с рекламными традициями бизнеса все они украшены надписью: «Заводъ I. Гутманъ въ УфЬ».
На 1917 г. владелицей числилась дочь основателя Эсфирь Иосифовна Гутман. В 1925-м предприятие именуется Государственным механическим заводом №1 Башпрома. Из рекламы: «Работы по изготовлению и ремонту двигателей и сельхозмашин – производство двигателей от 6 до 40 лошадиных сил, пожарные машины [т. е. насосы. – А.Ч.], конные приводы, масляные прессы и др.» Валовая продукция за 1924 год – 110 тысяч рублей золотом, 79 рабочих. Цеха: литейный, токарный, слесарный, весовой и модельный. В 1930-е предприятие (с 1933 г. – Завод горного оборудования) выпускало механизмы для золотодобывающей промышленности, в годы войны – снаряды и мины. В 1960-1970-е гг. завод разросся в сторону оврага речки Ногайки, но в 2005-м он (к тому времени уже «Горнас») переехал в Баймак, а основное его здание – бывший дом Домбровского – в 2007 г. был снесён.
Шофёр Сокуров
Николая Сокурова всегда тянуло к технике, вот и поехал паренёк из провинции в далёкую столицу, где, как он слышал, открылись курсы шофёров. В частной школе он получил звание водителя «мотора» – так тогда именовался только ещё входящий в российскую жизнь автомобиль. В самом деле, в Уфе, например, их число к 1914 году едва превысило полтора десятка. Вот только шикарной кожанкой и кепи с наушниками Сокуров покорял сердца столичных дев недолго – началась война, и он был призван в армию. В шофёрскую роту, разумеется. Крутил баранку всю войну, а в Гражданскую стал механиком одного из пароходов знаменитой волжской флотилии Фёдора Раскольникова. Но заболел тифом, сильно ослаб и был отпущен домой. Несколько лет возил начальство, а потом стал и вовсе незаменимым человеком: в 1926-м в Уфе появились пахнущие бензином и каучуком краснобокие красавицы с лестницами и водяными баками – пожарные машины.
…В мае 1759 года в огне губительного пожара погибли крепостные стены Уфимского кремля, башни и многие постройки – тогда сгорела треть всех домов. Пожары вообще имели для деревянной Уфы самые губительные последствия. Порой они возникали по самым анекдотичным причинам. Так, в 1812-м гражданский губернатор Матвей Наврозов задумал окурить городские постройки дымом от горящего навоза, чтобы предотвратить распространение сибирской язвы. Сложно сказать, насколько это могло помочь, вот только поднявшийся ветер раздул пламя, и сгорела едва ли не половина городских домов. Вместе с язвой, конечно.
Возможно, именно это событие ускорило появление пожарной команды, образованной в июле 1816 года (во всяком случае, столетие её отмечалось в 1916-м).
И вновь С.Я. Маршак: «На площади базарной, на каланче пожарной круглые сутки дозорный у будки. Поглядывал вокруг – на север, на юг, на запад, на восток, – не виден ли дымок» – эти строки известны были прежде, пожалуй, всем. Интересно, что было и в Уфе такое место: базарная площадь – это Троицкая (сейчас Первомайская), а каланча... и ныне стоит на улице Октябрьской Революции, 69.
Ещё в октябре 1831 года здесь функционировала пожарная часть. Не хватало техники и людей, умевших её обслуживать. Нужны ведь были не просто работяги, а те, кто умел обращаться с машинами и приспособлениями, машинами тогда именовались как ручные пожарные насосы, так и экипажи с раздвижными лестницами. Кстати, именно пожарным, как наиболее готовым к труду с хитрыми приспособлениями, доверили обслуживать фонари, когда в 1837 году было устроено уличное освещение.
В 40-е годы на Казанской улице выстроили каменное здание для пожарной части. Где всё это «спряталось» на фото 1866 года, понять почти невозможно, если искать каланчу. Её на снимке нет, зато есть каменная галерея и тёплая конюшня для лошадок – главной ценности пожарной команды тех лет.
К концу века здания стали разрушаться, и в декабре 1901 года Уфимская городская дума занялась возведением нового депо. Предполагалось окончить строительство в два года, начав его с лета 1902-го. Архитектор предложил выстроить здание таким образом, чтобы главный фасад длиной выходил на Большую Казанскую улицу, а каланча находилась бы по середине здания над парадным входом. Желание выполнить постройку 1-й пожарно-полицейской части изъявил подрядчик М.Г. Фёдоров (из рекламы 1905 г.: «Заводы Михаила Григорьевича Фёдорова в Уфе: дрожжевой, винокуренный и кирпичный, паровая мукомольная мельница... Принимаются подряды по постройкам каменным и деревянным»).
Во второй половине 1903 года депо было готово. Бравые борцы с огнём смотрят на нас с фотографии начала прошлого века. Кто-то любуется ими, другие обращают внимание на чёрные шары на каланче. Дело в том, что дуга над будкой дозорного – вовсе не антенна, как думают многие: в случае пожара на неё подвешивались эти самые сигнальные шары: «И если видел он пожар, плывущий дым угарный, он поднимал сигнальный шар над каланчой пожарной. И два шара, и три...», – шарами дежурный указывал на район пожара и его силу. Ночью же использовались фонари.
Быт пожарных в те давние годы был весьма неустроенным: в одном помещении жили и семейные, и холостые, ведь отдельные квартиры (в здании депо под каланчой) полагались лишь начальникам. Зато при объявлении тревоги жёны пожарных помогали мужьям чем могли. Этим женщинам вообще было нелегко: постоянные переживания за жизнь мужей, неустроенный быт, полунищенские доходы. Тем не менее терпели, а некоторые даже регулярно поднимались по крутой лестнице на самый верх каланчи, чтобы накормить супруга обедом.
Телефон, пришедший на смену дежурному на вышке, отменил морально устаревшие шары и фонари, место дуги заняла антенна. И теперь по винтовой лестнице на верхотуру карабкались всё больше мальчишки и девчонки, чтобы посмотреть сверху на сложные переплетения старых улиц, бесчисленные овраги и тысячи крыш – красных, серых и зелёных. А вот лошади использовались едва ли не до 1940-х годов, несмотря на то, что их место уже начали занимать автомобили. Представители редкой профессии – «шоффёры» – были в почёте: нашему Николаю Сокурову, например, почти как начальнику выделили квартиру в здании пожарного депо.
В советское время пожарная часть получила № 4. Здание под каланчой продолжало использоваться в качестве жилья. Когда кирпичи на самом верху стали разрушаться от осадков, её почему-то побелили. К концу 1950-х приняли кардинальные меры – крышу над «будкой дозорного» сделали шире (ведь шары-то уже не надо было поднимать).
В 1961–1962 гг. на Первомайской площади стали строить пятиэтажки. Выезд из депо в сторону площади в связи с этим был ликвидирован, лишь огромные деревянные ворота, стоявшие практически в нетронутом виде с дореволюционных времён, напоминали о том, что когда-то здесь громыхали пожарные экипажи. В конце 1960-х за депо стали строить корпус школы МВД (пожарные тогда ещё были в системе МВД, в МЧС их перевели в 1992 году). В начале 1980-х 4-ю пожарную часть перевели на улицу Воровского, а затем и в новенькое здание на Караидельской. А здание на Октябрьской заняло Управление внутренних дел Уфимского района.
(Окончание следует.)
Анатолий ЧЕЧУХА
