Суверенитет Башкортостана: рождение и закат

В преддверии Дня республики, который отмечается в Башкортостане 11 октября, мы вспомнили  о событиях и людях, стоявших у истоков идеи о суверенитете и подписании договора о разграничении полномочий с федеральным центром. Об этом публикация в журнале Уфа

Для начала стоит напомнить, что так называемый парад суверенитетов стартовал 12 июня 1990 года, когда съезд народных депутатов РСФСР большинством голосов (хотя были и против) принял Декларацию о государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики – преднамеренно даю полное название входящей тогда еще в состав СССР, поскольку для многих она сегодня лишь незнакомая аббревиатура.

17 марта 1991 года прошел референдум с единственным вопросом: «Необходимо ли сохранить СССР как обновленную федерацию равноправных суверенных республик?» Несмотря на то, что сепаратистские настроения в стране стремительно набирали силу с середины 80-х, свыше 70 процентов голосовавших сказали «да». Правда, участвовали в референдуме всего 9 из 15 союзных республик. Но уже 18 августа того же 91-го года случился путч ГКЧП (ГКЧП – самопровозглашенный госкомитет по чрезвычайному положению) со штурмом Белого дома в Москве и победой сторонников Бориса Ельцина.

                 А уже в сентябре 1991 года о своей независимости заявили Литва, Латвия и Эстония. Конечно же, это не случилось одномоментно, брожения в обществе, и особенно в Прибалтике, начались еще с андроповских чисток – первая волна борьбы с коррупцией во властных структурах, рейды по кинотеатрам, где вылавливали прогуливающих рабочее время служащих и студентов. Дольше всех «советской по духу» оставалась Эстония, а в Литве и Латвии на улицах и в магазинах к тому времени демонстративно игнорировали русскую речь. Помню, как в 1988 году отдыхала с ребенком в популярном санатории в литовском городе Друскининкай, там тоже кто-то отказывался отвечать на вопросы русских, а кто-то, напротив, был подчеркнуто вежлив. К примеру, замечательный экскурсовод Витас просил не обижаться на грубых соотечественников и был уверен (или так уверенно говорил), что скоро все страсти улягутся, а литовцы очень гостеприимны и всегда рады приезжающим на отдых. Мы с сыном подружились с семьей литовской медсестры, бывали в их квартире – пили кофе и болтали о житье, народных традициях, наши мальчишки играли в свои игры, собирали конструктор. Лина потихоньку продавала отдыхающим вещи, привезенные из Польши (уже тогда они могли легко пересекать границу), и я кое-что у нее тоже купила. Ее муж Юргис армейскую службу проходил в Сибири, потом переписывался с сослуживцами и тепло вспоминал суровый край трескучих морозов, но таких душевных сибиряков и уральцев! Вот и у меня от этих приветливых литовцев остались самые светлые воспоминания. Зато по-настоящему возмутила москвичка, с которой довелось возвращаться в одном купейном вагоне: представившаяся профессором МГУ дама громогласно проклинала «неблагодарных литваков», откровенно вворачивая ненормативную лексику. И что меня потрясло: среди попутчиков у нее нашлось немало единомышленников! Разгорелись нешуточные баталии об отечественной истории и политике – неформальный гражданский форум. Я была просто в шоке и не знала, как уберечь уши ребенка от словесной грязи…

Из сытой и благополучной, как мне показалось, Литвы в родную Уфу, с ее уже пустыми прилавками, вернулась с тревожным чувством грядущей беды. А уже в декабре 91-го завершились, можно сказать, судьбоносные для новой России события: родился СНГ, первый и единственный президент СССР Михаил Горбачев сложил свои полномочия, а самого «Союза нерушимого республик свободных…» не стало де-юро.

Мы – не рабы, рабы немы…

Тем временем в бывших автономных республиках протестные настроения также набирали силу. На улицы Казани вышли молодчики-националисты, требующие государственности Татарии и выхода ее из РФ. Активизировались ученые-историки, апеллировавшие к забытым фактам времен Волжской Болгарии и Ивана Грозного. В Уфе все происходило гораздо спокойнее. Но тоже происходило. Глядя на то, как депутаты Верховного Совета РФ, невзирая на возражения президента СССР Михаила Горбачева, лихо приняли 12 июня 1990 года Декларацию о суверенитете РФ, воодушевились и башкирские политики: 11 октября 1990 года Верховный Совет БАССР принял свою Декларацию. В соответствии с ней бывшая автономия - БАССР стала именоваться Республикой Башкортостан. Текст окончательного документа рождался в бурных спорах, в том числе и разворачивавшихся в местных СМИ. Знаковым событием стал митинг 12 августа 1990 года, где выступил приехавший в Уфу Борис Ельцин, еще в статусе председателя Верховного Совета РСФСР. Тогда он и заявил ставшую легендарной фразу, столь долгожданную многими региональными политиками: «…возьмите ту долю власти, которую сами сможете проглотить. И мы согласимся с этой волей, Верховный Совет России не будет ни в коем случае препятствовать. Если вы решите: недра, богатство, земля — это собственность Башкирии, значит, так оно и будет!» Борис Ельцин, стремительно набиравший тогда симпатии народа, выступил также и в Стерлитамаке, где продолжил бравадную риторику: «Нефть и газ Башкирии принадлежит ей, и только она вправе распоряжаться своими богатствами. Хватит, достаточно вас грабили! Если Башкирия заявит о своем суверенитете, мы будем уважать этот суверенитет!»

Вот так вершилась тогда большая политика. Однако Декларация сама по себе ничего не решала и требовала дальнейших законодательных шагов. Начались откровенные торги между Москвой и Уфой. Впрочем, аналогичные переговоры затеяли и другие бывшие автономии. Самые интригующие и дорогостоящие споры вели Уфа и Казань – два нефтеносных региона. Впервые жители этих республик услышали из уст своих руководителей о требовании возместить экологический ущерб, нанесенный за десятилетия нефтедобычи и нефтепереработки. Развернулось прям-таки состязание – кто больше выторгует! Борис Ельцин к тому времени устранил своих политических конкурентов, стал единственным президентом суверенной России и, вероятно, даже жалел о своих брошенных в электорат обещаниях относительно региональной политики, но запущенный маховик остановить уже было нельзя.

Переговоры Уфы с Москвой длились практически четыре года: 31 марта 1992 года удалось подписать Федеративный договор (с приложением к нему от республики), но только 3 августа 1994 года достигли консенсуса в окончательном варианте Договора Башкортостана и Российской Федерации в разграничении прав и полномочий обеих сторон. Так, можно сказать, завершился процесс башкирской суверенизации. А вершили его появившиеся к тому времени на политической арене новые имена.

Жребий судьбы

Уроженец села Таваканово (что на границе Кугарчинского района и Оренбургской области) Муртаза Рахимов волею судьбы оказался в эпицентре тех бурных событий и занял политический Олимп на целых два десятилетия. Башкир с дипломом Уфимского нефтяного института, проработавший 30 лет на Уфимском НПЗ, где поднялся от начальника установки до директора. До 90-го года семья Рахимовых вела вполне размеренную жизнь в полюбившейся им Черниковке на улице Космонавтов, в обычной пятиэтажке с магазином «Руслан и Людмила» на первом этаже. Восемь лет Рахимов отработал главным инженером, вник во все тонкости производства, а за четыре года директорства поднаторел и в экономике – дела заводские шли в гору. В то время как на оборонных заводах Уфы работникам приходилось затягивать пояса из-за сокращения или полного отсутствия госзаказа, нефтепереработка, наоборот, впервые вкусила прелесть бартерных расчетов – в Уфу пошли вагоны с импортной бытовой и видеотехникой – японские телевизоры, кухонные комбайны и прочая заморская невидаль.

И вдруг однажды в кабинет директора завода Муртазы Рахимова явилась группа несколько смущенных руководителей колхозов во главе с председателем «Госагропрома» Исмагилом Габитовым. Пришли уговаривать уйти с производства в политику. Исмагила Ахмадулловича Рахимов знал еще первым секретарем комсомола, а потом и партии Бурзянского, Хайбуллинского и Кугарчинского районов - легендарная и авторитетная личность среди башкир. Но даже из уважения к нему директор не хотел оставлять ставший ему родным завод.
- Зачем мне это?! Я и так депутат Верховного Совета республики, по мере сил и возможностей помогаю избирателям Кугарчинского района, - недоумевал Рахимов и пытался сменить тему, пригласив гостей к чаю.

Но Габитов был непреклонен:

- Нельзя сегодня думать только о себе! Вам по плечу не заводом, а всей республикой управлять. Мы с коллегами долго думали, советовались и более подходящей кандидатуры на лидера Башкортостана, чем вы, не нашли. Все обдумайте и соглашайтесь. Пора включаться в избирательную кампанию, - не терпящим возражения тоном подвел итог Габитов.

Сам он после учебы в Москве погрузился в политику: с 1987 года возглавляя аграрную отрасль под эгидой «Госагропрома», являлся первым заместителем председателя Совмина республики, избирался депутатом различных уровней, а в тот момент как раз выдвинулся в Верховный Совет СССР. После всех уговоров и формальностей в ту избирательную кампанию Рахимов баллотировался в парламент республики, а Габитов – в парламент СССР, которому оставалось существовать последний год.

Беседа 30 лет назад

Из вышеприведенных событий и фактов можно констатировать: в политике зачастую главенствуют не аналитика и четко сформулированные стратегия с тактикой, а СЛУЧАЙНОСТЬ - сложившиеся на тот или иной исторический момент обстоятельства. Ельцин откровенно боролся за верховную власть и в этом состязании привлек на свою сторону регионы, посулив золотые горы. Не будь Ельцина – не было бы никаких суверенитетов у бывших автономий.

А у нас в республике, получается, ключевую роль (сам, вероятно, того не ведая) сыграл Исмагил Ахмадуллович Габитов: среди сотни руководителей-башкир он ставку сделал на Муртазу Рахимова – так успешный директор УНПЗ оказался во главе Башкортостана на целых 20 лет.
Мне особенно запомнилась первое интервью с ним, которое вышло в «Вечерке» 15 сентября 1992 года – «Суверенитет не ради амбиций». Сравнивая сегодняшнюю ситуацию доступа журналистов к первым лицам, невольно улыбаюсь тому, как мне, начинающей журналистке городской газеты, легко удалось встретиться с тогда еще председателем Верховного Совета РБ Муртазой Рахимовым. Во-первых, без преодоления каких-либо препятствий я заглянула на Тукаева, 46 (Белый дом) к пресс-секретарю Марату Абузарову и сказала, что хотела бы взять интервью для «Вечерки». Не поверите: коллега несказанно обрадовался – мол, наконец, нашлась одна смелая, готовая задать вопросы по существу. И все!

Буквально на следующий день меня уже ждали в приемной на 6 этаже и вместо заявленного часа мы проговорили два, а мой собеседник готов был беседовать и дальше, но назначенное ранее совещание и так сдвинули на полчаса, и вошедшая к нам секретарша настоятельно попросила шефа завершить интервью. На выходе из кабинета встретила с десяток утомленных ожиданием мужчин – одни хмуро, другие с любопытством взялись меня разглядывать, мне тоже было небезынтересно угадать, кто из них какую роль выполняет в команде Рахимова...

Но еще более интересным оказалось ровно через 30 лет (15 сентября!) разыскать пожелтевшую газету с собственным интервью и перечитать его. Я и так помнила, что ключевым моментом того разговора была тревожная ситуация в экономике. Мы подробно говорили о переходе с двухканальной на одноканальную налоговую схему расчета республики с федеральным центром, стартовавшую с 1 января 1992 года. Аналогичные шаги совершили тогда Татарстан и Якутия. А 17 июля Москва предприняла контрмеры – прекратила финансирование учреждений и предприятий по федеральным программам конверсии, науки, образования, требуя от Башкортостана 10 миллиардов, недополученных по налогам.

Муртаза Губайдуллович приводил свои веские доводы: почему республика, десятилетиями выкачивавшая из своих недр черное золото, перерабатывая его в ценнейшие нефтепродукты (страна продавала их за валюту, минуя региональный бюджет) и отравляя этим окружающую среду, оказалась в Российской Федерации лишь на 70 месте в решении социальных потребностей жителей – обеспечении жильем, больницами, учреждениями культуры и образования?!

Я задавала много вопросов про космос и оборонку – сферы наиболее мне знакомые и наиболее пострадавшие от рыночных реформ. Рахимов вроде бы разделял мою озабоченность, обещал в ближайшее время созвать Ассоциацию товаропроизводителей (ее возглавлял авторитетнейший среди директоров оборонки Евгений Васильевич Куликов), но все же, как мне тогда показалось, он был не в курсе истинного положения на уфимских заводах ВПК. Зато по-настоящему с болью говорил о бедах села – там нет дорог, газа, работы, молодежь бежит в город, колхозы разваливаются. Рахимов мечтал проложить асфальт до каждой деревни, газифицировать частные дома, открыть мини-заводы по переработке молока, мяса, зерна. Мои настойчивые попытки разговорить его о перспективах Уфы: строительство метро, больниц, недостающих школ, включая музыкальные и художественные, увы, успехом не увенчались – собеседник считал, что в Уфе все неплохо, а в нерешенных задачах видел недоработку городских властей, явно намекая на необходимость сменить мэра.

Но все же больше всего (через 30-то лет!) меня удивила позиция Рахимова по такому болезненному тогда вопросу, как придание башкирскому языку статуса государственного. Хочется привести слова собеседника: «…Опасным считаю нагнетание страстей по поводу государственного языка. Что плохого в том, что мы говорим по-русски и все понимаем друг друга? Я не утверждаю это как догму. Наблюдается тенденция возрождения башкирского и татарского языков – они тоже займут свое достойное место. Но сегодня даже дети иных ярых защитников родного языка не говорят на нем, возводить его в статус государственного преждевременно. Это вопрос не одного дня и даже года…».

Президент и команда

Муртаза Губайдуллович тогда высказался против идеи президентского правления, хотя через год был избран президентом Башкортостана. Я не склонна считать, что в беседе со мной он лукавил, нет, меня как раз поразила его открытость. Через час беседы, узнав, что я выпускница УАИ и поняв, что кое-что смыслю в производстве и экономике, он оживился и заговорил «не для печати». Признался, что очень скучает по заводской атмосфере, где правду говорят в лицо, а не лебезят перед начальством, здесь же, мол, по кабинетам интриги плетут, думают одно – говорят другое, делают – третье, сокрушался мой собеседник, за два года пребывания во власти изрядно разочаровавшийся в институтах власти и формирующих их политиках. Кто же работал тогда в окружении Рахимова?

Исполнительную власть – правительство с 1985 года возглавлял Марат Миргазямов. Тоже выпускник Нефтяного института, но выше начальника смены на УНПЗ не поднялся, а перешел на партийную работу – инструктором в горком Уфы, стал вторым секретарем Орджоникидзевского района, а потом и первым Туймазинского горкома партии. Рахимов видел в нем соратника – как-никак оба выходцы с УНПЗ, но сотрудничество продлилось недолго. Для Миргазямова он стал соперником, взыграли амбиции. Началась подковерная возня, о которой вскоре стало известно многим, в том числе и журналистам. В ходе интервью я спросила Рахимова о конфликте с председателем Совмина. В ответ он только с досадой махнул рукой и добавил: «Я подпольно работать не привык, кто хочет на мое место -пусть выдвигается, а народ решит!» Этот кусок интервью мой уважаемый редактор Явдат Бахтиярович Хусаинов попросил убрать, что я и сделала. И пишу об этом только сейчас. А уже буквально через пару месяцев депутаты республиканского парламента выразили председателю правительства вотум недоверия и в ноябре 1992 Миргазямов подал в отставку. Его на посту премьера сменил гендиректор «Башкирэнерго» Анатолий Копсов. Но и его через два года уволили.

Идеологию и СМИ курировал на тот момент Мансур Аюпов, по образованию учитель башкирского языка, уроженец Давлекановского района, имевший сначала опыт редакторства районной газеты, «остепенившийся» до звания кандидата наук, поднаторевший в идеологии на посту завотдела пропаганды обкома партии, а в самые горячие годы перестройки возглавивший главную республиканскую газету на башкирском языке «Совет Башкортостаны». В 1990 году он стал заместителем председателя Совмина, а потом и госсекретарем, оказавшись в какой-то момент главным советчиком Рахимова. То было время активности национальных культурных центров. О родных языках в одночасье вспомнили не только башкиры, (наиболее радикальные сообщества позиционировали себя главными наследниками и распорядителям земли, недр и всего прочего), но, конечно же, татары (ярые лидеры требовали татарскому языку статуса государственного наравне с башкирским), чуваши, мордва, марийцы и далее по списку…

Аюпов был призван урегулировать все острые вопросы и соблюдать консенсус. Однако в какой-то момент в среде башкирской интеллигенции возросло недоверие и к нему. Опытный и бесконечно мной уважаемый журналист Юрий Никифорович Коваль как-то мне (абсолютно несведущей в национальных распрях республики) разъяснял, что демские (минские) башкиры, к числу которых относился и госсекретарь, «не совсем те башкиры, что в Зауралье», у них, мол, и язык ближе к татарскому, и смешанных браков с татарами не чураются. Я поспешила поделиться услышанным со своими свекром и свекровью – башкирами из Давлекановского района. Они долго и от души смеялись над моим рассказом. Как бы то ни было Аюпов оставался на своей должности до 1994 года, а потом ушел на преподавательскую работу, возглавлял БАГСУ.

Важнейшую роль в придании башкирскому суверенитету законодательного статуса сыграл уникальный человек – Ирек Шарифович Муксинов. Уроженец Дюртюлей окончил юрфак и аспирантуру МГУ. С 1963 года занимался вопросами государственного устройства в Академии наук СССР. В 1990-1991 являлся членом Комитета Конституционного надзора СССР. Он принимал непосредственное участие в разработке Конституции РБ, Договора о разграничении полномочий, двухсторонних соглашений с федеральным центром. В 1994 году стал депутатом Госдумы РФ первого созыва, а в 96-м Рахимов уговорил Ирека Шарифовича вернуться в республику и возглавить Конституционный суд Башкортостана. Вскоре я брала у него интервью «Улица с двухсторонним движением» - мы говорили главным образом о конструктивном диалоге Уфы с Москвой, но попутно обсудили и другие любопытные моменты того исторического периода. Муксинов был интеллектуалом, легко цитировавшим основоположников Римского права и поэтов – от эпохи Возрождения до современности. Благодаря дипломатии Ирека Шарифовича урегулировались взаимоотношения Башкирии и Татарии - двух вечно соперничающих регионов, Муратаза Рахимов и Глава соседней республики Минтимер Шаймиев нашли общий язык, стали согласовывать свои намерения и уже единым фронтом выступали на торгах с федеральным центром за свои права. К сожалению, в октябре 1999 года Ирек Муксинов трагически погиб в автомобильной катастрофе, злые языки говорили, что аварию могли подстроить – сильный политик стал многим мешать. Вместе с тем в соответствии с новым федеральным законодательством с декабря 2022 года наш Конституционный суд наконец-то упразднится: хоть одна расходная строчка республиканского бюджета пойдет на более полезные дела.

…Эпоха суверенитета Рахимова завершилась 15 июля 2010 года. Разговоры о его отставке витали уже давно. Кто-то считал, что он засиделся, а большинство селян были благодарны за пришедшие к ним газ и дороги и сожалели об уходе Рахимова. В «тучные» годы на поддержку села направлялись огромные суммы, а Уфа, к сожалению, отстала от той же Казани (что делать – мы привыкли равняться с соседями). Не берусь оценивать результаты деятельности нашего первого президента. На мой взгляд, в начале правления Рахимов искренне радел за все народы республики, стремился быть справедливым и честным руководителем. Но время неумолимо бежало. Вырос сын. Возмужали племянники, подросли племянницы. Пришли новые лидеры страны. Время и политика коренным образом изменились.

Человеческий фактор

Завершая экскурс в рахимовские времена, хочу коснуться его земляков, с которыми выпало познакомиться в 1998 году в период очередной избирательной кампании. Нам с коллегой по «Вечерке» Надеждой Игнатенко довелось в ту поездку провести целый день в Таваканово, беседуя с сельчанами по душам – много чего любопытного узнали. Старинное село со своими вековыми устоями и традициями. Побывали мы и в обновленном отчем доме Рахимовых – родителей в живых у же не было, а усадьба перешла к семье старшего сына Гарея. Сам он лечился в Уфе, а мы побеседовали с его приветливой женой. Она смущалась, отвечая на наши расспросы, и предлагала выбрать любые гостинцы – указывая на батареи закатанных солений-варений и сушеных трав. В доме – чисто и уютно, все наполнено энергетикой светлых людей. Односельчане лишь подтвердили наши мимолетные впечатления. Все тавакановцы уважали Губайдуллу Зуфаровича Рахимова, бессменного председателя нескольких колхозов в округе, человека жесткого, принципиального, но справедливого и честного. В отца-председателя вышел характером старший из братьев – Гарей, а Муртаза, мол, в материнскую породу. Как хочешь – так и понимай.

Вернувшись из Таваканово, я навестила Гарея Зуфаровича в 18-й больнице – мы проговорили больше двух часов. Он серьезно болел, наверное, чувствовал свой скорый уход и, возможно, поэтому спешил многое рассказать. Честно говоря, я была шокирована и восхищена. Рядом со мной на больничной лавочке сидел настоящий мудрец: он понимал, что власть – лишь мишура, опустошающая душу человека, а истинное счастье – любовь и лад в семье и очень жалел своего младшего брата – успешного и везучего, как считали в обществе…

И еще хочу вернуться к личности человека, упомянутого в самом начале – Исмагила Габитова. Его многие боялись, некоторые не любили, а кто-то и не понял. Уроженец Бурзянского района, с комсомольских лет работавший в разных районах Зауралья, конечно же, радел за республику и за родной башкирский народ. Но никогда не был националистом, скорее, сдерживал такие тенденции в обществе, пока возглавлял администрацию президента Башкортостана с 1995 по 2000 год. Наверное, он многим мешал, поскольку оставался государственником, противился роспуску колхозов, продаже земли и масштабному хищению государственного имущества через различные схемы приватизации, акционирования, продажи с аукционов – не вписывался, одним словом, в новую повестку.

В мае 2000 года Габитов ушел с государственного поста на партийную работу – возглавил региональный исполком созданного в Москве политического объединения «Единство», а через два года – исполком объединенной (на базе «Единства» и «Отечества») партии «Единая Россия». Исмагил Ахмадуллович привел с собой и команду единомышленников. Владимир Иванович Федоров работал с ним еще в Минсельхозе (был замом министра), а потом и в Аппарате президента (возглавлял управление по работе с территориями и кадрами, в исполком партии тоже пришел замом Габитова по оргработе. Аналогичные послужные списки у двух других верных соратников Исмагила Ахмадулловича – Фаниса Мазгаровича Саттарова и Александра Огаркова. Мордвин, русский и татарин – заметьте! Долгие годы они были прекрасной командой, в каждом Габитов находил уникальную грань возможностей и давал ей проявиться во благо дела. Сегодня они все ветераны и с удовольствием вспоминают годы совместной работы. И только неугомонный Владимир Иванович продолжает хлопотать в недавно созданном музее истории исполкома «Единой России». А суверенитет, за который так боролись наши политики, теперь тоже лишь перевернутая страничка истории…

Галина ИШМУХАМЕТОВА.