Василь Ханнанов: «Создавая картину, художник решает собственные проблемы»

В галерее «Мирас» прошла выставка группы «Чингисхан», которая в этом году отметила свое 30-летие.

О времени и о себе, о смысле творчества и городе художников мы побеседовали с председателем творческого объединения, заслуженным художником РФ и РБ  Василем Ханнановым.

- Начало 1990-х - переломная эпоха в истории страны, не все прошли испытание этим смутным временем, а вы умудрились создать группу и продержаться уже три десятилетия. В чем секрет?

- Это было совершенно сумасшедшее время: страну разворовывают, есть нечего, продаются-скупаются ваучеры, продукты по талонам, а ты сам и твое творчество никому не нужны. Вся выставочная деятельность Союза художников притормозилась, непонятно что с деньгами: на зарплату можно купить только булку хлеба. Что делать? Семь художников объединились, чтобы выжить, и назвались «Чингисханом». И мы были не единственными: в конце 80-х – начале 90-х в республике насчитывалось более десятка групп. Многие после одной-двух проведенных выставок разваливались. Очевидно, наша группа руководствовалась не только стремлением заработать себе на хлеб насущный. Объединились не по принципу: ты хороший художник – мы тебя возьмем, или ты нам по стилю подходишь. Мы как-то подружились, нас сблизило общее дело, устремления. Всем было немного за 30, мы были уже состоявшимися мастерами, узнаваемыми по манере письма. Наверное, все-таки общей была планка, которую мы ставили для себя в искусстве. При этом у каждого был свой темперамент и характер.



- А какими вам видятся 90-е в цвете?

- Основной цвет – мрачный, черный с оттенком коричневого. Действительность не особенно давала повод для оптимизма, но мы были молоды, и этим многое объясняется. Тогда моя мастерская была в подвале на Карла Маркса – там, где сейчас Музей современного искусства. Летом все разъезжались, а осенью, когда начинались выставки, часто собирались, говорили, выпивали, мечтали о будущем. И жизнь играла всеми красками.

- А с какими цветами у вас ассоциируется нынешнее время, когда не только наша страна, но и весь мир оказался под властью пандемии?

- Почему-то вспоминаются строки Вознесенского: «Плевало время на меня, да я и сам плюю на время!». Не думаю, что для человека сформировавшегося что-то может поменяться: все, что набрал – с этим и живу. Такой же молодой (смеется) по ощущениям и восприятию мира. Да, с точки зрения сегодняшних 30-летних мы динозавры. Молодые креативнее нас и больше разбираются в каких-то вещах. А что касается цвета: поживем – увидим! Я, конечно, замечаю, что вокруг происходит. Вот ты бежишь, бежишь, а потом раз - ногу подвернул, значит, тебя Господь остановил – значит, не туда бежал – полежи, подумай. Здесь, наверное, то же самое. Я человек темпераментный, мне без движения трудно, но были периоды, когда находился в тормозе: месяц-два-три, а при этом внутри уже что-то зрело. За годы творчества часто менял направления, манеру письма, экспериментировал и с материалами, и с тематикой. От религиозной переходил к чистому реализму - чтобы не дать себе застояться. Так же и жизнь. Возможно, пандемия даст толчок новым идеям и направлениям. Искусство само по себе любит читать мораль. Есть ведь разные художники. Иные всю жизнь живут в рамках однажды сформированного представления о мире, а он многообразен. Нельзя всю жизнь эксплуатировать одну манеру письма. Пушкин был бы не Пушкиным, если бы писал только трехстопным ямбом и не создал во время карантина в Болдино своего «Онегина».

 - Отрыв от ежедневной суеты – благо для творца?

- Кругом карусель последние годы. Современное искусство можно сравнить с пиром во время чумы, с Римской империей времени упадка, как у Окуджавы: «видимо не знали, что у них упадок». Художник, он по своей сути одинок. Поэтому когда случился карантин, когда никуда не надо бежать, суетиться – это благо. Создавая произведение, мы ведь решаем собственные проблемы. Основатель нашей группы Наиль Латфуллин говорил: написал картину и уже неважно, что с ней будет, пусть хоть сгорит. Главное, что ты выговорился, а если суждено – произведение будет жить.

- Пепел – тоже материал для творчества. Вот недавно в Эрмитаже прошла выставка одного из главных китайских художников Чжан Хуаня, который размышляет о пандемии, о той боли, которую она принесла Китаю. Ему особенно тяжело, что болезнь пришла из его страны. Картины, которые он создал во время пандемии, написаны пеплом. А вам интересны сегодняшние реалии? Это же такая пища для творчества!

- Я думаю, то, что убивает, не может стать пищей, а только поводом задуматься о чем-то. Картина – это вложенная энергия и не важно, что на ней нарисовано. Почему ценны, например, картины Ван Гога? Потому что люди ощущают их бешеную энергетику. Она настолько сильная, что от полотна невозможно оторваться, оно притягивает тебя. Я люблю ходить по музеям, могу два часа просидеть перед картиной, поговорить за жизнь с Гогеном или Микеланджело. В Пушкинском музее меня зацепило произведение Рембрандта «Артаксеркс, Аман и Эсфирь». Чем – не мог понять, ведь до этого я не обращал на него внимания. А когда посмотрел на год создания, понял, что автор написал его в том же возрасте, что я на тот момент. До многих произведений искусства надо дорасти. Второй концерт Рахманинова воспринимаешь не сразу. До этого нужно послушать Чайковского. Когда в молодости приезжал в Москву, многими работами восхищался. А потом старший товарищ посоветовал, как выбор сделать - представь, говорит, что эта картина будет висеть у тебя дома - ты же с ума сойдешь.

- А что украшает стены вашего дома?

- Ничего. Не могу позволить себе такие дорогие картины (смеется). Если серьезно: написал, и мое дело сторона. Я полон уже другой идеей, углубился в другую серию. Бывает, что работу прерываешь, а потом возвращаешься к ней, но уже на новом этапе, обновленный. Так было с Кораном. Я работал над религиозной темой в 1995-98 годах, в начале нулевых, а потом в 2009-м случайно услышал поэтический перевод Корана Теодора Шумовского, как читают суру «Аль-Фатиха». И увидел всю коллекцию в цвете, композиционно. В свое время мне достался бабушкин Коран издания 1907 года без начала и конца, она его всю жизнь прятала. В 30-х годах за его хранение могли и расстрелять (доподлинно известны такие случаи на Кавказе). Нашел поэтический сборник, аудиокнигу. Работал почти три года, и бабушкин Коран предстал в красках.



- Что для вас самое главное в творчестве?

- Надо быть профессионалом в том, чему ты служишь. Твое дело – единственный путь к богу, к пониманию самого себя. Каждый должен быть на своем месте, не мешая другому. Для себя пытался определить, где находится бог. Как так бывает, что одну и ту же симфонию каждый дирижер прочитывает по-своему. Ноты-то одинаковы. А сущность, бог - в паузах между нотами. В литературе – он между строк, букв. «На холмах Грузии лежит ночная мгла; / Шумит Арагва предо мною./ Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою». Гениально. В живописи бог сокрыт в энергетике между холстом и красками. Может быть, когда-нибудь расшифруют, о чем думал художник, когда клал тот или иной мазок. Ты смотришь на картины Тициана, Рембрандта и думаешь: как это сделано? Шедевры – это то, что недоступно для слишком большого количества людей. Когда художник вышел на высший уровень духовного существования. Но достигнуть его можно только через глубокий профессионализм. И биография всех гениев - подтверждение тому.

- Вы сегодня живете на два города: Уфу и Москву. Из Белокаменной, наверное, виднее, что происходит на малой родине? Вот, например, появился «Арт-Квадрат», где творческая молодежь собирается.

- На мой взгляд, это развлекаловка, я предпочитаю музеи, которых в нашей Уфе раз-два и обчелся. Между тем столица Башкирии славится большим количеством художников, очень хороших художников. При этом у нас нет нормальных выставочных залов, галерей, должной поддержки властей. А потенциал наших художников огромен. Если сравнить его с соседними Челябинском, Казанью, Оренбургом и Пермью, то там таковых даже всех вместе взятых не наберется. При этом в той же Казани прекрасный музей современного искусства, филиал Эрмитажа, там есть возможность пригласить знаменитостей со всего мира – отреставрированы выставочные залы Союза художников. Нам же не хватает искусствоведов по современному искусству, да и просто культуры восприятия.

- Как вы объясняете столь массовое появление талантливых творцов изобразительного искусства?

- Феноменом места. Разнообразием природы Башкирии: от степей и глухой тайги до гор и низменностей. В 50-е годы на одном пятачке творили Домашников, Пантелеев, Ситдикова, Бурзянцев. Все совершенно разные. Если взять наше поколение – мы все варимся в одном котле, но тоже не похожи друг на друга.

- Мне кажется, что творчество само по себе интернационально. А вы как думаете?

- Приведу пример. Лет 20 назад меня пригласили на какое-то собрание архитекторов, где велись споры о том, что надо создавать национальную архитектуру, чтобы она была узнаваема. В конце спросили и мое мнение. Что я думаю. Если с бабушкиного полотенца перенести двух баранов на свой холст и думать, что это национальное искусство, то подход неверный. Вот когда вы будете строить на мировом уровне, то национальное даст о себе знать: оно будет выпирать из вас на генном уровне и непременно отразится в геометрии и цвете зданий, дворцов, площадей. Невозможно утаить то, что впитал с молоком матери, с окружающей природой, родной речью.

Светлана ЯНОВА.