Башкиры, татары и казахи на Лондонской выставке здоровья

В 1884 году в столице Великобритании под патронажем королевы Виктории и принца Уэльского состоялась Международная выставка здравоохранения. Экспозиция охватывала все сферы культуры, способствовавшие сохранению здоровья у широких слоев населения. При этом устроители стремились доказать всему миру, что именно викторианская Англия достигла наибольших успехов в развитии гигиены и питании, благодаря внедрению новых технологий очистки воды и воздуха, строительству сетей канализации и т.д.

К примеру, наиболее посещаемой экспозицией лондонской выставки стала реконструкция старой улицы столицы Великобритании. Настоящие английские дома (некоторые достигали высоты в 4-5 этажей) не имели современного водоснабжения, канализации и вентиляции. Таким образом, катастрофическая антисанитария недавнего прошлого контрастировала с новейшими открытиями в области санитарно-гигиенических устройств. Английские компании, реализующие воду и электричество, воспользовались возможностью для саморекламы, устроив фонтан, посылающий струи воды вверх на 40 метров.


На фото: план выставки здоровья в Лондоне. 

Демонстрация достижений других стран носила более этнографический, нежели технологический характер. К примеру, многие экспонаты из Европы, Азии и Северной и Южной Америки указывали на важное значение для сохранения здоровья традиционных натуральных продуктов. Японцы, например, открыли миру рецепты приготовления саке и блюда из соевых бобов, которое сегодня мы называем «тофу». Именно в Лондоне впервые в истории китайская кухня поделилась своими секретами с иностранцами. Казалось бы, появление на выставке дойных кобылиц из оренбургских степей вписывалось в общий тренд выставки, если бы не ряд существенных обстоятельств. Дело в том, что к концу XIX века кумыс уже заслужил в мире репутацию надежного средства, способного если не лечить, то хотя бы замедлять действие болезни, называемой в народе чахоткой. Мне приходилось просматривать записи смертей в метрических книгах Уфы середины XIX века. В 80 процентах случаев в качестве причины смерти уфимца кратко отмечалось – «от чахотки». Таким образом, кумыс несколько выбивался из ряда таких национальных продуктов, как саке, китайский зеленый чай или даже «араковый пунш с сюрпризом».

Идея привезти на выставку дойных кобылиц принадлежала шотландцу Джорджу Каррику или как его называли в России – Егору Андреевичу. Несмотря на британский паспорт, Джордж Каррик родился в России, а именно в Кронштадте в 1840 году в семье купца-торговца лесом. Учился в петербургской Peterschule – главной немецкой гимназии, основанной еще в 1709 году. Затем уехал на историческую родину в Шотландию для обучения на медицинском факультете Эдинбургского университета. Практику проходил в больницах Эдинбурга и Лондона. В 1864 году Каррик вернулся в Петербург, где стал врачом посольства Великобритании. Известность к нему пришла еще до успешной реализации проекта кумысолечения в Оренбургской губернии. В 70-80-е годы XIX века в столице работало много хороших врачей, однако именно у Джорджа Каррика предпочли лечиться Модест Мусоргский, Федор Достоевский и Иван Тургенев. Любопытно, что к Каррику обращались за помощью не только литераторы и композиторы, уже снискавшие всеобщее признание. В 80-е годы XIX века никто не мог предсказать, что 7-8-летний Саша Блок станет одним из символов русского Серебряного века. Однако именно Егор Андреевич Каррик, по словам Марии Бекетовой (тетки будущего поэта), «два раза спас Сашу Блока от жестокой опасности». Бекетовой принадлежит и словесный портрет врача: «Был очень талантливый и решительный доктор, а также большой любитель детей - красивый, здоровый человек, огромного роста, с громовым голосом и неистощимым запасом веселья. Он с большим юмором изображал разные сцены и рассказывал анекдоты, великолепно представлял, как хлопает пробка, или делал вид, что отчаянно стукнулся лбом об дверь, подражая только движению и звуку удара. Он очень любил Сашу и, забавляя его самыми простыми средствами, заставлял смеяться и радоваться. А тот называл его «крошка доктор» и всегда рад был его приходу».

Примечательно, что из европейцев именно шотландцы и англичане были первыми, кто обратил внимание на лечебное действие кумыса еще в середине XVIII века. Одной из первых медицинских работ, в которой содержится описание свойств и его лечебного значения, является отчет шотландского врача Джона Грива. Он служил в русской армии во время турецкой кампании 70-х годов XVIII века. В своем докладе Эдинбургскому королевскому обществу в 1784 году он утверждал, что кумыс может быть полезен при различных заболеваниях, сопровождающихся упадком сил. Сторонником кумысолечения был также служивший в русской армии английский врач Хеберлейн, который, заболев туберкулезом, успешно лечился кумысом в течение 13 лет - с 1792 по 1805 год.

Егор Андреевич Каррик решил все свои усилия посвятить созданию в Тургайской степи кумысолечебницы для больных туберкулезом в конце 70-х годов XIX века. В 1878 году он впервые побывал в Оренбургской степи. Впоследствии он поделился своими первыми впечатлениями: «В степи есть какая-то совершенно своеобразная прелесть. Когда вы скачете верхом по густому, тянущемуся на десятки и сотни верст ковылю, вам кажется, что перед вами целый океан, – так широка и беспредельна степь. Это чувство еще сильнее овладевает чахоточным, который до того, быть может, месяцами сидел взаперти, в дымном городе. В степи его прохлаждает свежий, легкий, бархатный ветерок; он глубоко в себя вдыхает воздух, а с ним и аромат пахучих трав». В конце 1870-х – начале 1880-х годов Каррик организовал недалеко от Оренбурга кумысолечебницу, которая первоначально размещалась в юртах. Именно туда в 1882 году к нему из Лондона приехала, совершенно не зная русского языка, некая английская актриса, после удачного лечения вернувшаяся на сцену.

Однако перед тем как инвестировать все свои средства в лечебницу, Каррик решил воспользоваться предстоящей выставкой здоровья в Лондоне для пропаганды и рекламы кумысолечения в Европе. Поскольку все затраты на создание экспозиции он взял на себя, российские власти не препятствовали его предприятию. А издержки на перевозку всего необходимого для выставки оказались очень значительными. Только для транспортировки своей экспозиции в Петербург пришлось арендовать шесть вагонов. Основное место занимал скот. Каррик отмечает: «Нужно было, кроме того, все устроить на широкую ногу, дабы не пристыдить русский отдел. Поэтому я выбрал из своего табуна 11 лучших киргизских (казахских) и башкирских кобылиц с жеребятами, купил у князя Михаила Михайловича Долгорукова четырех на выбор с приплодом от чистокровных туркменских производителей; прикинул двух типичных жеребцов, одного мерина, пару борзых собак и двух ослов, последних для одного любознательного приятеля в Англии, желавшего сравнить во время их жизни - нравы, а после смерти - кости азиатских ослов с европейскими».


На фото: башкирская семья, приготовление кумыса.

Некоторые затруднения у Каррика возникли с приобретением юрт. Как оказалось, спрос на них значительно превышал предложение. Ни у казахов, ни у башкир не нашлось качественных войлочных жилищ за разумные деньги. В конечном счете пришлось организовать собственное производство, нанять казахов и получить через две недели три новых юрты. Он непременно хотел изготавливать кумыс в больших кожаных сосудах, сделанных из цельной шкуры лошади, – саба. Однако башкиры к концу XIX века приготовляли кумыс «в чистых, высоких кадочках», и сабу пришлось искать у казахов. Как пишет сам автор: «На мое счастье я вспомнил об одном еврее, занимавшемся извозом, и обратился к нему с просьбою отыскать мне приличную на вид сабу. Через несколько часов он вернулся и доложил о существовании трех саб и о ценах им. Все были новые, чистые, недорого стоящие, и выбрать подходящую было не трудно».

Тем не менее целеустремленность и предприимчивость Егора Андреевича оказались бессильны, когда речь зашла о найме кочевников для лондонской поездки. По непонятной причине Каррик решил представить в Лондоне три народа, имеющих, по его мнению, отношение к кочевому хозяйству: казахов, башкир и татар. Однако татар, живущих в Оренбургской области, вряд ли можно было считать номадами. Но именно с ними возникли просто непреодолимые препятствия. Впоследствии он писал: «Татары гораздо фанатичнее, нежели киргизы или даже башкиры, и ни за что не позволяют своим женщинам ходить с открытыми лицами. А раз лицо закрыто, татарку также трудно отличить от англичанки, как крашеную бороду от некрашеной в темную ночь. Пришлось поэтому довольствоваться татарином solo, почтенным старцем с длинной белой бородой, напоминавшим статую Моисея Микеланджело». Однако если с татарами и казахами Каррик вел переговоры частным образом (как это делается при найме на работу), с башкирами, народом, еще помнившим свое служилое состояние, пришлось вести переговоры почти официально через местное начальство. Каррик пишет: «Добыл я, наконец, рекомендательное письмо к вдове одного полковника (башкира), жившей в ближайшей от Оренбурга башкирской деревне. По магометанскому обычаю, она сама меня не приняла (я остановился на почтовой станции, которую она содержала), но послала одного из своих служащих, который мне сообщил, что по просьбе барыни сейчас явится сельский учитель, говорящий по-русски, и сделает для меня все от него зависящее. Учитель (башкир) оказался весьма развитым господином, он уверял меня, что не будет недостатка в охотниках, готовых принять мое выгодное предложение для поездки в Лондон, но он, видно, не рассчитывал на непредприимчивый дух своих земляков». Каррику предложили двух ветеранов турецкой и крымской войн. Один из них в последний момент отказался и расплакался, заявив, что ему не хочется умереть на чужбине. В конце концов, Каррику удалось нанять, как он пишет, «одного охотника, весьма симпатичного башкира с миловидной женой».

Доктор позаботился не только о снабжении своих подопечных продовольствием, но и предпринял немалые усилия для
изготовления национальных костюмов, приобретения восточных ковров, одеял, подушек и сундуков. В Кронштадте людей, скот и багаж погрузили на корабль и отправили в английский порт Гулль. В Лондоне кочевников из России уже ждали. Выставка была устроена в Южном Кенсингтоне, неподалеку от знаменитого Альберт-холла. Экспозиции Каррика отвели обширное пространство и устроили стойла без крыши для пятнадцати кобылиц и мерина. По описанию Каррика: «Юрты скоро были поставлены, и с покрытым кошмою полом, разноцветными по-душками, бухарскими одеялами, блестевшими жестью сундуками имели очень уютный вид». Кобылиц доили на глазах у публики пять раз в день. Также приготавливали кумыс и сбивали масло. Если с питьем у людей Каррика все обстояло благополучно, то с питанием возникли определенные трудности. Российские мусульмане отказывались от мяса животного, зарезанного не но магометанскому обряду, чем исключались баранина и говядина. Как пишет сам Каррик: «Можно бы было добыть лошадиное мясо, отправив одного из номадов на бойню, где ему дозволили бы зарезать животное сообразно требованиям его веры, но лошадиный махан в городскую черту Лондона не впускается иначе, как в вареном виде. Возиться же с варкою отняло бы чересчур много времени у людей, мне нужных на выставке, а потому пришлось ограничить их пищу из животного царства курами и рыбой». Интересно, что башкиры, казахи и татарин категорически отказывались есть морскую рыбу: «От прекрасных, свежих селёдок они вначале отвертывались, возражая мне, что, какая это может быть селедка, раз она не соленая».

Экспозиция Каррика вызвала благоприятные отзывы прессы. Репортеры и интервьюеры являлись вначале чуть ли не каждый день. Многие художники, в особенности же ученицы из Кенсингтонской школы искусств, приходили к нам писать и лепить кочевников, лошадей, жеребят, собак и т.д. Каррик отмечает: «Две пожилые барышни желали написать красками портреты кочевников в их народных костюмах; но я им заметил, что, так как это противно ученью Магомета, то едва ли последует согласие. Недовольные художницы возразили, что я могу приказать, и что они им за это заплатят. Я ответил, что если б даже и имел право, то не стал бы советовать людям нарушать их религиозные убеждения, но заметил, что чего нельзя ни приказать, ни купить, того можно иногда добиться путем подарка, и действительно, подаренный каждому из кочевников шелковый платок превратил упрямых фанатиков в послушных натурщиков и натурщиц».

К удивлению доктора башкиры и казахи жили очень мирно между собою: «Наши две кочевницы были столь миролюбивые создания, что в продолжение пятимесячного сожительства ухитрились ни разу не поссориться между собою».

Следует отметить, что устроители запретили всем, кроме российских кочевников, жить в пределах выставки. Как отмечает автор: «Правда, в пределах выставки дозволено было жить китайцам, но их запирали на ночь, в занимаемом ими помещении, и выпускали только утром. Эта мера была применена в виду того, что выставленные предметы в витринах иногда перекочевывали в поместительные карманы сынов Небесной империи ночью. Я очень гордился тем, что это правило не применялось к моим приятелям кочевникам, и выставочное начальство, безусловно, верило в их честность». Вообще у казахов и башкир сложились очень хорошие отношения с местным населением. Башкир подружился с солдатом конной гвардии, у которого побывал в казарме, где его на славу угощали. Его главным образом поражал не столько рост лошадей, - гигантов в сравнении с выносливыми конями его родных степей, - а рост солдат. «Конь большой, солдат больше большой», - говорил он.


На фото: входной билет на выставку в Лондоне. 

Каррик с неудовольствием пишет о миссионерах, пытавшихся христианизировать российских мусульман: «Посещали нашу выставку и фанатичные протестантские ревнители христианства, которые имели неделикатность раздавать кочевникам Библии на киргизском, башкирском и татарском языках. Сыны степей принимали подарок удивленно, просматривали книги, и, видя, что там трактуется о вере им чуждой, и будучи вполне довольны своей, оставили книги в Англии среди вещей, которые считали обременительным везти с собою в Россию».

Каррик явно не рассчитывал, что российские кочевники быстро адаптируются к западной культуре. Он с удивлением отмечает, что «За время работы выставки казашка и башкирка научились довольно сносно говорить по-английски. Это позволило им самостоятельно ходить по магазинам, где они «торговались не хуже, чем на Меновом дворе в Оренбурге, и накупили порядочное количество разной дряни».

По окончании выставки Каррик распродал всю экспозицию, включая русскую избу, юрты и лошадей. Между покупателями была дочь королевы Виктории принцесса Беатриса. Она купила лучшую дойную кобылицу с жеребенком. Каррик отметил, что когда уводили кобылицу с жеребенком, женщины, их доившие, плакали.

Егор Андреевич очень тепло простился с кочевниками: «Прощание наше было трогательно и сердечно, не с пролитием слёз, но и не с сухими глазами. Они благодарили за оказанные им ласки, сказали, что едут назад богатыми, крепко сжали протянутую им руку, поднесли к губам и поцеловали. До Оренбурга они доехали благополучно. Их там встретили земляки-кочевники парадно, увезли на тройках, и всю зиму приглашали киргиза из аула в аул, а башкира из деревни в деревню, дабы узнать из достоверных уст, какие существуют далекие страны, хороший ли в них махай едят, и хороший ли чай и кумыс пьют».

«Болно хорош народ», - говорил киргиз; «веселый народ», - с замечательным постоянством, но без всяких объяснений повторял башкир; «степенный народ», - утверждал татарин, человек дипломатичный, неувлекающийся, осторожный в своих оценках.

Впоследствии Каррик продолжал поддерживать хорошие отношения со своими товарищами по лондонской выставке: «Если кто из читателей интересуется дальнейшей судьбой кочевников, то могу сообщить ему следующее: башкир служит у меня до сих пор,
приготовляя кумыс в кумысолечебном заведении; киргиз кочует в 20-ти верстах от Оренбурга, разбогател, торгует и пасет огромные стада одного оренбургского купца. Дочь его уже невеста. Мы всегда с ним встречаемся как старые друзья; он иногда бывает у меня в Оренбурге, но чаше всего мы видимся на Меновом дворе, где он мне всегда выторгует лошадь до 30 процентов дешевле, нежели я сам бы заплатил. Он и башкир всегда выражают готов-ность ехать со мной на выставку куда бы то ни было. Не то что татарин. Я с ним тоже иногда вижусь на том же Меновом дворе. Когда я его спрашиваю, решился ли бы он опять поехать в Англию, он с нескрываемым испугом на лице отвечает: «Ой, ни за что, ни за что!».

В своих записках Егор Андреевич скромно умолчал, что его кумыс был удостоен золотой медали на Международной выставке здоровья в Лондоне 1884 года.

Автор: Булат АЗНАБАЕВ.